Немецкая разведка быстро определила состав и положение оперативной группы генерала Болдина. 4 октября на боевые порядки контратакующих частей обрушил всю свою мощь 8-й авиакорпус группы армий «Центр». В этот же день в воздух была поднята и наша авиация. Разгорелись ожесточённые воздушные схватки.

Особенно яростные бои группы Болдина развернулись в районе Холм-Жирковского. Поля, политые кровью русских солдат 1812 года, вновь стали местом жесточайшего встречного сражения.

Политрук Солдатов из 128-й танковой бригады повёл в бой два танка К.В. Навстречу нашим танкам вышли до десятка немецких средних танков. Бой длился около двадцати минут. Было подбито пять танков противника. KB вышли из боя без потерь. При этом, как сказано в боевом донесении, «экипажи двух вражеских танков бросили машины, не заглушив моторы, бежали».

Свою задачу — перехватить большак Батурино—Холм-Жирковский и занять важнейшие переправы через Днепр — оперативная группа генерала Болдина выполнить не смогла. Упорные бои в районах её действий продолжались до 5 октября, порой затихая, а потом снова вспыхивая с прежней яростью.

Четвертого октября Холм-Жирковский дважды переходил из рук в руки.

Тем временем генерал Лукин храбро и стойко отражал новые и новые атаки на своём фронте. Против него действовало до семи пехотных дивизий при поддержке 150 танков. Пока противнику не удавалось пробить или опрокинуть порядки его дивизий. 5 октября 19-я армия продолжала удерживать свои рубежи к северу от Минского шоссе.

В этот же день, 4 октября, с южного крыла пришло известие, смысл которого потряс всех офицеров штаба Западного фронта: противник, частично смяв и рассеяв, а частично оттеснив войска 33-й и 43-й армий Резервного фронта, сделал глубокий прорыв в районе Спас-Деменск, Ельня.

«Прорыв противника в этом направлении создал исключительно трудную обстановку и для 24-й и 43-й армий Резервного фронта, и для Западного фронта, — вспоминал Конев. — Наши 20, 16, 19-я армии оказались под угрозой охвата с обоих флангов. В такое же положение попадала 32-я армия Резервного фронта. Обозначилась угроза выхода крупной танковой группировки противника с юга со стороны Резервного фронта в район Вязьмы в тыл войскам Западного фронта и с севера из района Холм-Жирковского».

Когда стало очевидным, что действия оперативной группы Болдина не дали желаемого результата, что танковые бригады завязли в боях на подступах к коммуникации Батурино—Холм[31], прочно осёдланной противником, и днепровским переправам, когда Военный совет Западного фронта окончательно понял, что «мелкие группы» немецких танков, о которых докладывали и командармы, и Болдин, на самом деле основная ударная группировка, разрезавшая линию обороны севернее Минского шоссе и опасно охватившая правый фланг 19-й армии, когда на всё это легла новость о прорыве под Спас-Деменском и Ельней и расчленении Резервного фронта, Конев позвонил в Ставку. Единственное, что ещё могло спасти войска и предотвратить катастрофу, — не медля отвести войска в глубину обороны, пусть с потерями, но вывезти, эвакуировать тяжёлую технику и вооружение и развернуть её на новом рубеже в районе Гжатска, вырвать дивизии из-под гусениц немецких танков, спасти армии от уничтожения и плена.

«В связи с создавшимся положением я 4 октября доложил Сталину об обстановке на Западном фронте и о прорыве обороны на участке Резервного фронта в районе Спас-Деменска, а также об угрозе выхода крупной группировки противника в тыл войскам 19, 16 и 20-й армий Западного фронта со стороны Холм-Жирковского, — продолжал Конев. — Сталин выслушал меня, но не принял никакого решения. Связь по ВЧ оборвалась, и разговор прекратился. Я тут же связался по бодо с начальником Генерального штаба маршалом Шапошниковым и более подробно доложил ему о прорыве на Западном фронте в направлении Холм-Жирковский и о том, что особо угрожающее положение создалось на участке Резервного фронта. Я просил разрешения отвести войска нашего фронта на гжатский оборонительный рубеж. Шапошников выслушал доклад и сказал, что доложит Ставке. Однако решения Ставки в тот день не последовало. Тогда командование фронта приняло решение об отводе войск на гжатский оборонительный рубеж, которое 5 октября было утверждено Ставкой. В соответствии с этим мы дали указание об организации отхода войскам 30, 19, 16 и 20-й армий».

Фразу Конева по поводу того, что Сталин выслушал его тревожный доклад, «но не принял никакого решения», историки потом интерпретировали как растерянность Верховного.

Что ж, возможно, Сталин на какое-то мгновение и растерялся. Он же тоже человек. Но, как теперь стало известно, Сталин сразу же позвонил Жукову в Ленинград:

— У меня к вам только один вопрос, — сказал Верховный, — не можете ли сесть на самолёт и приехать в Москву? Ввиду осложнения на левом крыле Резервного фронта в районе Юхнова Ставка хотела бы с вами посоветоваться о необходимых мерах.

Директиву на отвод войск Конев получил только в ночь с 5-го на 6 октября. Почти сутки Ставка решала, что предпринять! Время — даже часы и минуты — работало в тот период не на Красную армию. Той же директивой Западному фронту передавались 31-я и 32-я армии. Но теперь они были не в помощь Военному совету фронта. Теперь, когда предстояло снимать дивизии с позиций из-под огня противника и отводить их под непрерывным обстрелом артиллерии, они были только обузой.

«Ставка, к сожалению, с большим опозданием подчинила Западному фронту 31-ю и 32-ю армии Резервного фронта. Будь это сделано до начала сражения, мы могли бы их использовать в качестве второго эшелона…» — рассказывал Конев.

«Выполняя приказ, войска фронта, главным образом 19-я и 20-я армии, не имея сильного нажима наступающего противника с фронта, прикрывая свои фланги, начали последовательно отходить от рубежа к рубежу. Первый промежуточный рубеж был намечен на Днепре, где были подготовлены позиции Резервным фронтом.

Принимая решение на отход, я хорошо представлял себе все трудности его выполнения… Отход — самый сложный вид боевых действий. Требуется большая выучка войск и крепкое управление. На опыте мы постигали это искусство. Невольно в связи с этим вспоминаются слова Льва Толстого. В своих записках о Крымской войне[32] он писал, что “необученные войска не способны отступать, они могут только бежать”. Очень метко и правильно сказано. К сожалению, надо признать, что до войны наши войска очень редко изучали этот вид действий, считая отход признаком слабости и несовместимым с нашей доктриной. Мы собирались воевать только на территории врага. И вот теперь, во время войны, за это крепко поплатились.

Должен заметить, что отход наших войск проходил в трудных условиях. Поскольку артиллерия и все обозы Западного фронта… имели только конную тягу, то оторваться от противника войска были не в силах, так как превосходство в подвижности было на стороне врага.