Я уже раньше заметил, какой бесконечный вред причинило воюющим абазам позднейшее изменение пункта, по которому каждой европейской державе разрешено было держать в Черном море только два военных судна, в то время как для России количество разрешенных военных судов было доведено позднее до десяти.

Южные абазы, находившиеся с русскими до войны в перемирии, вернулись к прежним отношениям; северные же абазы, или адыги, готовились к новой войне.

В конце 1856 года, когда в Европе поздравляли друг друга со всеобщим миром, занятие Анапы открыло вновь военные действия в Абазии и берег был блокирован.

Предварительное замечание

Автор настоящего труда имел намерение дать между последней и предпоследней главами этого тома подробное описание событий, происшедших на Кавказе в течение 1861 и 1862 годов. Богатый материал об этих событиях был сообщен ему послами абазского народа, прибывшими прошлой осенью в Англию. Но господин полковник Лапинский в настоящее время не имеет возможности обработать для печати свои записки, ибо, как сообщают из Англии, священный долг любви к родине безотлагательно призвал его в Польшу. Доблестный автор этой книги, который в 1849 году в Венгрии, а позднее в горных ущельях Кавказа противостоял на поле брани исконному врагу своего отечества, в настоящее время снова отдал свой меч делу свободы и независимости и, как однажды на чужбине, так теперь на родине, сражается вместе со своими братьями против восточных варваров. Пусть же его ценный труд о Кавказе откроет глаза населению Центральной и Западной Европы на опасность, которой угрожает всякая новая победа России и всякий дальнейший рост ее мощи и влияния священным благам свободы и гуманности. Конец первого тома

Том второй

Глава двенадцатая

Мои первые попытки организовать экспедицию на Кавказ. – Восточная война. – Я поступаю на службу в оттоманскую армию. – Первая встреча с черкесами в Константинополе. – Измаил-паша. – Договор о том, чтобы выставить на Кавказе польский корпус. – Приготовления. – Неприятности. – Посадка на корабль в Босфоре. – Мой отряд и мои средства.

В жизни человека бывают некоторые предчувствия и желания, которые, несмотря на всю свою кажущуюся невероятность, иногда полностью осуществляются. Я испытал это на собственном опыте. Когда я в 1849 году, после окончания венгерской революции, эмигрировал, у меня возникла неотвязная мысль отправиться на Кавказ. Я был тогда еще не старше двадцати двух лет, и почти романтические легенды о Шамиле и о горных героях, которые в таком незначительном количестве сопротивляются гигантской мощи России, производили на меня глубокое впечатление. Я искал средства соединиться с ними, и везде, где бы я ни был – в Германии, Англии или Франции, я пытался найти себе союзника по этой идее и пробудить к ней интерес. Меня считали безрассудным мечтателем и ставили мне в пример некоторых моих соотечественников и нескольких отчаянных смельчаков англичан, которые за свои попытки войти в сношения с независимыми горцами Кавказа поплатились либо своей жизнью, либо здоровьем.

В начале Восточной войны поляки надеялись использовать для своего дела создавшееся политическое положение и принять участие в борьбе против своего заклятого врага. Попытки поляков в этом направлении поддерживали ныне умерший князь Адам Чарторыйский и его племянник граф Замойский. Я предоставил себя в распоряжение князя Чарторыйского и прибыл в январе 1854 года вместе с графом Замойским в Константинополь. У нас было хорошо продуманное намерение организовать немедленно несколько отрядов и повести их на врага, но в Стамбуле мы застали такой беспорядок и столько неожиданных затруднений, что проходил месяц за месяцем, а граф Замойский, несмотря на все усилия, не мог добиться никакого результата. Обстоятельства требовали его свидания с Омер-пашой, и граф отправился в его штаб-квартиру. Один квазикавалерийский полк, едва на десятую часть состоявший из поляков и очень плохо экипированный, служил под именем казаков султана в турецкой главной армии под командой генерала Чайковского (Садык-паша) и настолько выделялся среди турецкой кавалерии, несмотря на свой малый опыт и недостаток во всем необходимом, что сердар поставил перед Портой вопрос о создании второго полка такого же типа. Граф Замойский и занялся созданием и организацией этого полка.

Я, как и многие мои соотечественники, начал терять надежду на то, что наша роль на Востоке может принести какую бы то ни было пользу делу нашей родины, и возвратился к моей излюбленной идее об экспедиции на Кавказе. Берега стали доступными, и некоторые пункты были уже заняты оттоманскими отрядами; поэтому было легко пробраться в эту страну. Значительное число русских перебежчиков, живших на Кавказе, давало нам основание надеяться, что в ближайшем будущем можно будет создать из них регулярную армию, и было весьма вероятно, что союзники, которые признанием нашей национальной независимости не хотели еще более запутать восточный вопрос и поэтому не разрешили наши организации в Турции, по многим причинам могли бы благоприятнее отнестись к утверждению польских отрядов на Кавказе и даже поддерживать их. Но в том случае, если бы это действительно осуществилось, а польский вопрос не был бы затронут, это могло бы принести нам, по крайней мере, хоть ту пользу, что мы, располагая тысячами человек из старых отрядов, могли бы дальше вести войну вместе с абазами и, может быть, в конце концов побудили бы Россию к некоторым уступкам в отношении нашей родины; и, во всяком случае, это предприятие было опасно и неприятно для России, следовательно, полезно для поляков.

В августе 1854 года я отправил находившемуся тогда в Бухаресте в штаб-квартире Омер-паши генералу Замойскому обстоятельный меморандум об этом деле и просил его согласия и поддержки в отправлении экспедиции на Кавказ. Генерал надеялся на дальнейшее развитие войны и на возможность того, что полякам, собравшимся на Пруте, откроется более близкое и плодотворное поле действий. Он потребовал моего приезда в Бухарест и поступления на службу в оттоманскую армию. Я не мог сделать ничего иного, как повиноваться приказу моего политического руководителя, и вскоре после этого вступил на оттоманскую службу в качестве начальника генерального штаба второго турецкого армейского корпуса, стоявшего на Дунае и Серете.

Стараниями князя Чарторыйского удалось впервые к концу 1855 года привлечь английское правительство к организации польской дивизии из трех пехотных и двух кавалерийских полков. Два кое-как составленных кавалерийских полка, которые числились в турецкой армии под именем казаков султана, были теперь разделены; первый остался на турецкой службе, а второй составил основные кадры вновь сформированной дивизии, команду над которой принял генерал Замойский.