еще не пожилой человек, поднявшийся наверх с низших ступеней общественной лестницы и не связанный оравой родственников, по крайней мере обладает большим честолюбием, которое послужит ему стимулом в нашем деле.

Все достаточно продумав, я решил принять предложение Измаил-паши и через несколько дней после первого разговора пришел к нему на квартиру, где в это время собралось еще более значительное число абазов, чем в первый раз. Измаил представил мне всех их как князей, дворян, депутатов, виднейших вождей и т. п. Так как я еще не имел правильного представления ни о стране, ни о людях, то, естественно, принял все это за чистую монету. Позднее я видел многих из этих людей в Абазии, но ни один из них не был видным человеком; значительнейшие между ними были работорговцами, которых Измаил-паша пригласил к себе и предварительно прочел им лекцию; некоторые же были сами переодетыми рабами. Можно себе представить, что такие депутаты не скупились на всевозможные обещания.

Я не имел ни малейшего понятия обо всем этом обмане и, хотя личность Измаил-паши нередко вызывала во мне некоторое недоверие, все-таки не мог найти оснований, по которым он, будучи еще больше, чем я, заинтересованным в хорошем исходе экспедиции, стал бы меня обманывать. С утра до вечера он ходил якобы по делам, заказывал оружие в Бельгии, машины в Англии, монетный станок в Швейцарии, приглашал каждого, кого только мог найти; но когда я его серьезно спрашивал о положении дел и особенно о сборе нужных для отряда предметов вооружения, то он, по турецкому обычаю, откладывал ответ со дня на день; затем потребовал от меня примерный расчет расходов на экипировку, а когда я это сделал, он разыграл удивление по поводу дешевизны моей сметы; после этого попросил смету на содержание отряда и сделал мне упрек, что я поставил слишком скромную сумму. Но вопреки всей этой щедрой болтовне я почувствовал в этом человеке признаки грязной скаредности, что навело меня на долгое раздумье. Большинство европейцев, которые еще не собрали сведений о Востоке, становятся жертвой своего легковерия. Восточный человек при своем кажущемся неповоротливом добродушии, при своей заученной беспомощности и наивности гораздо скорее, чем пронырливый плут, в состоянии провести за нос европейца, если бы он был даже более проницателен, чем я. Очень редко удается быть настороже с человеком, который не умеет читать и писать и кажется гораздо более грешен недостатком ума и образования, чем злой волей. При моем первом знакомстве с Измаил-пашой я считал его очень сердечным, хотя, к сожалению, глуповатым и необразованным человеком. Я тяжко поплатился за свою легковерность.

Прошло четыре месяца в пустых переговорах и разговорах, и я наконец сказал Измаил-паше, что не могу больше верить ни одному его слову. Я потребовал у него прежде всего, чтобы он купил вооружение. После роспуска различных английских отрядов склады военного снаряжения продавались комиссариатом по бросовым ценам. Несколько тысяч штук предметов амуниции распущенной польской дивизии были куплены по очень низкой цене одним армянином из Галаты [79], который производил розничную торговлю этими вещами. Таким образом, появилась очень благоприятная возможность купить подешевле необходимое для экспедиционного отряда обмундирование. Я понуждал Измаил-пашу использовать это обстоятельство, но он говорил о том, что сукно, кожу, парусину – короче, все он заказал во Франции, а покупка этой амуниции – выброшенные деньги. Но, чтобы меня несколько успокоить, он купил 200 шинелей и столько мундиров и брюк, за которые после бесконечно долгой торговли заплатил 24 000 пиастров (что равняется приблизительно 1000 талеров). За четыре месяца, в продолжение которых Измаил-паша говорил о миллионах, это были первые деньги, заплаченные им на моих глазах. Я часто пытался получить совет у различных знакомых турок, но они меня всегда успокаивали относительно этого человека.

8 февраля утром ворвался Измаил-паша совершенно расстроенный в мою квартиру. Он рассказал мне, задыхаясь, что русское посольство узнало о готовящейся экспедиции, сделало запрос турецкому правительству и заявило свой протест. Он поставлен об этом в известность, и ему объявлено, что правительство вынуждено будет вмешаться в это дело и воспрепятствовать экспедиции. Теперь он не знает, как спасти от конфискации вооружение и амуницию, если я не пошлю с ними часть солдат или сам с ними не поеду, так как он в течение месяца не может покинуть Стамбул. Я не мог удержаться, чтобы не сделать резких упреков этому плачущему паше за его поведение в течение четырех месяцев, и затем отправился к одному турецкому сановнику, чтобы спросить у него совета. Русское посольство действительно получило сведения о нашем проекте. Оно было осведомлено также о том, что оружие и амуниция, несомненно, предназначены для отправки на Кавказ, и предлагало Порте произвести ревизию внутренних портов. Так как мы своевременно узнали об этом, то маленькое турецкое парусное судно, на которое были погружены эти вещи, вышло из внутренней гавани в Бююк-дере [80]. Когда затем представители русского посольства вместе с кавасами[81] посетили гавань, они ничего не нашли. Все-таки было ясно, что русские будут внимательно следить за всеми нашими действиями.

С этого дня Измаил-паша не оставлял меня в покое для того, чтобы побудить меня к немедленному отъезду. Он нашел так много правдоподобных доводов и так хорошо меня уговорил (от других я слышал тоже подобные советы), что я наконец решил отправиться с теми средствами, которые находились в моем распоряжении.

Кроме 200 комплектов предметов военного обмундирования, которые купил Измаил-паша, я получил от генерала Замойского из остатков склада распущенной польской дивизии некоторые припасы, состоящие из 100 пар сапог, 100 пар ботинок, 100 тиковых брюк, 100 шерстяных одеял, 100 рубашек, 6 палаток, 2 ящиков корпии, 4 револьверов и немногих других мелких предметов. На турецком паруснике, стоявшем на якоре в Бююк-дере, находилось 5 орудий, повозка для снаряжения, полевая кузница, 24 топора, 12 лопат, 12 молотков, 12 листов меди, 15 центнеров свинца, 100 центнеров железа, 30 центнеров пороха, 2 ящика бомб, 1 ящик ракет, запас тросов и высушенного обработанного дерева для лафетов, колеса и т. п., 3000 пушечных ядер, 2000 гранат, 500 картечных банок и некоторые мелкие лабораторные принадлежности. Так как я не взял денег, которые имели в Абазии низкий курс, то на парусник было погружено на 100 000 пиастров холста и на 20 000 пиастров соли. Измаил-паша обещал доставить мне в момент открытия 100 ружей, 30 сабель, столько же револьверов и кавалерийских седел и некоторое количество остальных принадлежностей. Кроме того, он клялся благородно и яростно Аллахом и