бы оба паши были хоть сколько-нибудь дельные и предприимчивые люди, то они использовали бы этот случай, чтобы исправить прежние ошибки, и двинулись бы быстро со всеми своими войсками и собравшимися адыгами через Абадзехию к Лабе и Малой Кубани. Такое энергичное продвижение, весьма вероятно, способствовало бы тому, что все воинственное население Адыгеи взялось бы за оружие и держало бы русскую армию в напряженном состоянии. Во всяком случае, русские имели бы достаточно хлопот, чтобы препятствовать вступлению в Кабарду и соединению с горцами Дагестана абазов, подкрепленных некоторым количеством регулярных войск и небольшой артиллерией.

Оба паши были очень далеки от того, чтобы думать о таких вещах; Мустафа-паша был в вечном страхе перед нападением русских на Анапу и отступал при малейшей тревоге от воображаемого врага в горы; старый Сефер посматривал на все и прислушивался ко всему с открытом ртом, беспрерывно жаловался, угрожал и бранил наиба, а сам, беспомощный и бездеятельный, не мог найти выход из этого положения. Целых 14 дней задерживали народ пустыми речами, пока у большинства не кончился провиант и терпение и они опять удалились. Из 20 000 человек, которые собрались на первый зов, на стороне обоих пашей осталась едва десятая часть.

Из опасения, что их оставят совсем одних, паши собрались наконец в дорогу, однако большую часть своего регулярного войска оставили как гарнизон в Анапе и Суджуке с приказом защищать до последней крайности эти крепости, если они подвергнутся нападению. Этот приказ, как и оставление ненужного гарнизона, был менее всего необходим, так как русские и во сне не думали о том, чтобы действовать на левом берегу Кубани, ибо они сами с беспокойством ожидали высадки большого корпуса войск и наступательного движения на Малой Кубани.

Медленно двинулись паши из Натухая вдоль берега Кубани, через равнины Шапсугии до границы Абадзехии, сопровождаемые одним батальоном, одним эскадроном, четырьмя орудиями и примерно 2000 всадников. Здесь они сделали остановку и смотрели друг на друга, не зная, что делать дальше.

По пути к ним никто не присоединился, а прием, который они встретили у народа, был не очень ободряющий. Им было жутко находиться так далеко от их любимой и надежной Анапы и быть так близко к страшному наибу. Хотя и родившиеся в Адыгее, эти двое людей были воспитаны по-турецки и не понимали ни духа, ни характера адыгского народа. Привыкшим в Турции в каждом низшем видеть только рабскую покорность, им было противно свободное и независимое обращение абазов, которое им казалось вызывающим. Нужно еще принять во внимание, что внешний вид турецких солдат не мог внушить адыгам благоприятного представления о их пригодности к войне; последние говорили пашам в глаза, что с такими неуклюжими людьми нельзя вести никакой войны и что эти неповоротливые, частью оборванные солдаты будут для русских служить более причиной смеха, чем страха. Насмешка и презрение к туркам слишком явно выражались на лице каждого адыга, чтобы не тревожить обоих пашей. Их беспокойство день ото дня делалось все больше и больше, особенно же – когда по ту сторону границы Абадзехии настроение народа стало прямо враждебным.

Если бы, как было сказано, оба паши со всем их войском и собранными вначале абазами не медленно и неповоротливо, но быстрым шагом двинулись в Абадзехию – нет сомнения, что весь народ присоединился бы к ним; но так как они почти все свои войска оставили в Анапе и Суджуке, а большое ополчение сократилось до одной десятой части, то абадзехи не хотели видеть несколько тысяч гостей, двигающихся в их страну, которые, по всей видимости, намеревались не биться с русскими, а хотели только низвергнуть наиба и сделать Абадзехию турецкой провинцией.

Вид турецких солдат совсем не возбуждал у абазов желания сделаться подданными султана.

Паши попробовали теперь привлечь наиба к себе и послали к нему послов с приглашением прийти в их лагерь и совместно двинуться в Абадзехию. Однако он отговорился болезнью и не явился; но в турецком лагере узнали, что он находится на расстоянии трех часов пути и собирает войска. В страхе, что Мохамед-Эмин, хотя и назначенный султаном пашой, может так забыться, что возьмет их в плен вместе с их войском, они снялись поспешно с места и скорым маршем направились в безопасную Анапу. Однако, чтобы иметь возможность что-нибудь сообщить в Константинополь и пустить адыгам пыль в глаза, на пути были произведены демонстрации против русских: паши угрожали переходом через Кубань, часто производилась стрельба с левого берега на правый, где никого не было видно, над чем русские, а затем и абазы смеялись от всего сердца. Против наиба паши обратили всю свою бессильную ярость, объявили его изменником, гяуром и так далее и требовали, чтобы все абазы относились к нему как к врагу. На реке Шепш близ границы Абадзехии, где наиб часто поступал с жителями строго, он имел много врагов; там интриги пашей нашли хорошую почву, они не жалели обещаний, ни даже подарков, чтобы преградить путь проникновению наиба в Шапсугию. Так окончилась экспедиция турецких пашей, вместо пользы для народа и вреда для русских оставив после себя только раздоры, ссоры и гражданскую войну между абазами.

После возвращения турок из этого «славного» похода Мустафа-паша сообщил своему правительству, что он прогнал русских из всей Абазии и продвинулся бы дальше, если бы абазы не были непослушным и необузданным народом, который ни к чему нельзя склонить и который наиб возмущает еще к тому же против султана, так что войскам падишаха нечего больше делать в этой стране, что им грозит большая опасность быть выданными местными жителями врагу. В результате этого рапорта Мустафа-паша получил приказ погрузить войска на корабли и отправиться в Батум, а Сефер-пашу с небольшим гарнизоном оставить в Анапе.

Так окончил Мустафа-паша свой поход в Черкесию: Сефер-паша с сотней пехотинцев и сотней артиллеристов, которые были оставлены ему для прикрытия, удобно устроился в Анапе и продолжал начатую им систему лжи. Он оправдывался перед Портой тем, что только бунт наиба мешает привести в исполнение его обещания; адыгов же он обманывал тем, что заверял их, что они могут вполне положиться только на падишаха, должны вести себя спокойно, не предпринимать бесполезных нападений на русских, заниматься земледелием и торговлей, но в особенности – сохранять верность султану и соблюдать магометанскую веру, ибо только этим они могут обезопасить свою страну от нового нападения врага. Вместо того чтобы быть предводителем народа, Сефер-паша и его штаб сделались торговыми маклерами между абазами и английскими и французскими