стены. Они открыли его и обнаружили две дюжины аккуратно подписанных папок. В досье с надписью «Райнер Эрлинг» лежала лишь карточка с личными данными пациента и список проведённых консультаций, последняя из которых состоялась два года назад. Не было ни стенограмм разговоров, ни протоколов, ни диагнозов — ничего подобного.

— Думаю, жена их уничтожила перед смертью, — объяснил профессор. — Вряд ли она хотела, чтобы кто-то прочитал стенограммы приватных бесед. Боюсь, она унесла в могилу всё, что знала об Эрлинге.

— Тогда у нас нет шансов добраться до исходного кода, — сказал Лиза.

Марк замотал головой.

— Мы должны попробовать, — сказал он.

— Но мы не можем действовать наугад! Я уверена, что программа при первом неправильном ответе…

— Что нам известно о Райнере? — спросил Марк.

— Немного. У него был синдром Аспергера. У него было тяжёлое детство. Он.

Звуковой сигнал заставил их взглянуть на экран. Там появилось новое сообщение: «Input expected. Program closes down in 28 seconds»[48]1. Пока они читали сообщение, 28 секунд превратились в 27, затем в 26…

— Проклятье! — закричала Лиза. — Он ввёл ограничение по времени! Нужно дать какой-нибудь ответ за оставшиеся 20 секунд, иначе программа закроется. Чувствую, второй попытки не будет.

Марк лихорадочно соображал, глядя, как летят секунды. Чего же боялся Райнер? Он был очень тихим и сдержанным человеком. Понятно, что он боялся людей. Но кого из них больше всего? Своей ужасной матери? Осталось двенадцать секунд! Одиннадцать…

Поскольку он был «аспи», то воспринимал мать, скорее, как стихийное явление, — это говорил медбрат. Непредсказуемое явление. Он, конечно, временами её боялся, но…

— Осталось всего пять секунд!

— Ванна! — закричал Марк.

— Что?

— Печатай «ванна». Живо!

Лиза напечатала слово и нажала клавишу ввода как раз в тот момент, когда потухла последняя секунда.

Предупреждение исчезло, и на экране появилось новое сообщение: «Я уверен, ты вспомнила ту нашу консультацию. Ты тогда ещё сильно разволновалась, помнишь? Значит, ты вспомнишь, кого я больше всех ненавижу».

«Свою мать» — напечатала Лиза.

— Нет, подожди, — сказал Марк, не дав ей нажать на кнопку ввода.

Лиза повернулась к нему.

— Почему? Ты же видел, какой она монстр.

— Возможно, она и монстр, но она всё же — его мать. Он, наверное, рассказывал о своей ненависти к ней. Но не забывай, что Райнер был очень умён. Он точно знал, что его мать психически больна.

Лиза кивнула.

— Кого тогда? Кого он так ненавидел, что был уверен: эта ненависть останется даже после его смерти, когда Ева Вайзенберг откроет эту программу?

— Кого бы ты ненавидела всей душой на месте Райнера? — спросил Марк. — Он — «аспи». Люди ничего для него не значили. Было сложно построить с ним отношения, так же как и расстроить его, поскольку у него не было ожиданий относительно других людей. Если кто-то обходился с ним плохо, то он воспринимал происходящее, скорее, как неприятнейший ливень с градом — как нечто, что нужно вытерпеть, потому что изменить ты это не в силах. Можно сколько угодно жаловаться на плохую погоду, но изменить её невозможно.

— Согласна. Но если никто не мог его расстроить, то кого он смог возненавидеть, кроме своей матери, которая так жестоко обращалась с ним?

— Предположим, он понимал, что у матери не все дома. И именно поэтому детство у него было ужасным, но, может быть, он винил за это не её, а…

На лице Лизы засветилось озарение.

— …а своего отца! — произнесла она. — Он ушёл от жены и оставил сына на произвол судьбы. Думаю, я бы на его месте не простила отца.

«Своего отца» — напечатала она и нажала на клавишу ввода.

Марк затаил дыхание.

Появилось новое сообщение: «Очень хорошо. Но это не было сложно. Над последним вопросом придётся подумать. Мы никогда об этом не говорили. Но как хороший психолог ты и эту загадку разгадаешь. Ты знаешь, что я никогда не испытывал особой привязанности к людям. Но есть один человек, который значит для меня больше, чем остальные. Думаю, можно сказать, что это — единственный человек, кого я люблю (если я в принципе могу испытывать это чувство). Подумай, кто бы это мог быть?»

«Твоя мать» — напечатала Лиза и вопросительно посмотрела на Марка. Он кивнул. Лиза нажала на кнопку.

«К сожалению, неправильно, — тут же пришёл ответ. — Моя мать — бедное больное создание. Я чувствую к ней жалость. После всего, что она со мной вытворяла, любить её я не могу. Но я предупредил, что вопрос непростой. Я даю тебе вторую попытку: кто тот человек, который значит для меня больше других?»

Лиза вопросительно посмотрела на Марка, но тот лишь пожал плечами.

Глава 68

г. Гамбург, р-н Харбург,

среда, 18:22

— «Я», — произнёс Вайзенберг.

Марк и Лиза с изумлением взглянули на него.

— Что, извините? — спросила Лиза.

— Напечатайте «я», — его большие умные глаза блестели.

— Вы думаете… Он был влюблён в вашу жену?

Вайзенберг кивнул.

— Если бы вы знали её! Она была самым чутким, тактичным и умным человеком из всех, кого я встречал, — он всхлипнул. — Пациенты любили её. Стоило лишь с ней познакомиться получше — и ты. не мог в неё не влюбиться.

Лиза спросила Марка:

— Что думаешь? Рискнём?

— Думаю, рискнём. Ведь её портрет стоял у него на тумбочке. Это была единственная фотография человека в его квартире. К тому же, именно ей он отправил диск. Да, думаю, он был в неё влюблён.

«Я» — напечатала Лиза и нажала «ввод».

Экран стал чёрным. Замигала маленькая лампочка на ноутбуке, раздалось ритмичное жужжание жёсткого диска.

— Дерьмо! Проклятое дерьмо! — Лиза ударила ладонью по столу.

Марк положил руку ей на плечо.

— Подожди, — сказала он. — Может быть, всё правильно. Спустя некоторое время на экране возник привычный рабочий стол Windows. По центру красовалась новая папка. Двойным щелчком Лиза открыла её. В папке было всего два файла: PANDORA.ТХТ и FUEREVA.ТХТ[49]. Лиза открыла первый. Программный код на С++ заполнил экран. Она быстро прокрутила тысячи текстовых строк.

— Это он, — сказала Лиза.

В её голосе слышалось облегчение.

— Мы нашли исходный код!

— Не могли бы вы открыть другой файл? — попросил Вайзенберг.

Лиза кивнула. На экране появилось письмо.

«Дорогая Ева,

вот ты и узнала о моих чувствах к тебе. Наверное, уже слишком поздно. Да и вряд ли из нас получилась бы идеальная пара.

Я тебе уже писал про Пандору. Я не знаю, поверила ли ты мне или посчитала мои письма бредом, хотя ты