— И все же урок был усвоен. Царь Давид крепко помнил этот урок, когда убил неверующих. И точно так же Кортес стер в пыль целую цивилизацию, потому что вера важнее, чем жизнь.

Она повернулась к Стивену, и счастливая улыбка исчезла с ее губ.

— Стивен, разве ваш Христос не был человеческим жертвоприношением? Умереть самому легко. Удар ножом, и ты в раю. По-настоящему верит тот, кто убивает другого во имя своего бога. Это и есть пища богов — жизнь, отнятая во имя веры. Йоллотль, эцтли, омпа онквизан тлатликпак. Кортес, хотя и убил наших жрецов и сжег наши города, сделал нас сильнее. Теперь для нас пришло время вернуться в мир живых. Сменяется солнце, и новый мир может быть рожден на обломках старого.

Ее глаза горели, как огни в городе у подножия гор.

«Огонь — это свет и тепло, — подумал Стивен. — Новый мир…»

— А чем он будет отличаться от старого? — прошептал Стивен.

— Ради чего ты мог бы убить человека? Чтобы спасти себя? Чтобы спасти Шарлотту? — Она подошла так близко, что ее груди коснулись его кожи, и страсть пронзила его тело ударом тока. — Чтобы получить свободу? Ты бы мог убить ради свободы?

Стивен вспомнил хижину из двух комнат, кровать, сделанную своими руками; гипсовые цветки, которые веками нарастали в пещерах, пока жадные посетители не отламывали их, чтобы поставить дома на полку камина.

— Кого убить? — спросил он.

— Ответы меняются, — сказала Чальчиутликуэ. — Ты должен запомнить вопросы. Запомни еще, что свобода покупается сердцами и кровью и сохраняется тоже сердцами и кровью.

Теперь солнце висело низко над городом, раздувшееся и покрасневшее от жертвенных костров.

Что-то защекотало ногу. Стивен поглядел вниз и увидел черного муравья, ползущего вверх по его ноге. Он поднял руку — и опустил. Хотя дым мертвых душ затмевал закатное солнце, в таком прекрасном — в таком райском! — месте любое убийство казалось немыслимым. Чальчиутликуэ («То есть на самом деле Тлалок, — подумал Стивен. — Неужели я действительно разговариваю с богом?») отвернулась от него.

«Дает время подумать, как Джон Даймонд. Эта женщина, бог, наверняка знает, что я взял у Даймонда маску. Зачем она мне все это показывает? Почему просто не заставит меня сделать то, что ей нужно?»

И тут Стивен понял, что она не может его заставить. Боги могут повлиять, но не могут приказывать. Если бы могли, Даймонд никогда бы не дошел до пещеры и не передал бы маску. Она сказала правду: вера — пища богов. Только вера позволит им вернуться в мир живых. А в награду за веру она предлагала Стивену возможности, о которых он и мечтать не смел.

Просит она немало, но и выгода тоже солидная.

«Новый мир, — подумал Стивен. — Привет, Ребус. — Стивен почувствовал легкое щекотание, когда муравей заполз ему в ухо и остался там. — Никак ты меня поминаешь».

Чальчиутликуэ нахмурилась и пристально посмотрела Стивену в глаза.

— Стивен Бишоп, тебе нужно многое обдумать. Ты знаешь, что ты должен сделать, если хочешь быть гражданином, а не рабом. Помни об этом. Другие голоса попытаются отговорить тебя. — Она положила ладонь себе на сердце. — А теперь иди и сделай свой выбор.

Солнце опустилось за горизонт, но на небе не выглянуло ни единой звезды.

В безмолвном мраке Мамонтовых пещер закоченевший Стивен открыл глаза и скатился с алтаря. Ноздри еще щекотал исчезающий аромат неведомых цветов, но голоса пропали. Под ногой звякнула лампа, и Стивен зажег ее — хорошо, когда есть свет!

«Я все еще в стране мертвых, — подумал он. — Все еще далеко от солнца и прислушиваюсь к голосам мертвецов».

Стивену захотелось вдохнуть запахи жизни, увидеть солнце и положить ладонь на спящую Шарлотту. В нем вспыхнула ненависть — к богам, требующим крови, и к людям, использующим его тело как орудие.

Интересно, в Монровии солнце будет светить так же, как в Тлалокане? Не важно. Ник был прав: Кроган никогда не освободит своего раба. Стивен умрет в Кентукки, или его продадут вниз по реке, когда он станет слишком стар, чтобы работать гидом в пещерах. Африку он никогда не увидит.

У Стивена снова защекотало в ухе, и он вспомнил про муравья.

«Ребус, подумай над одним-единственным вопросом, — тихо произнес голос Джона Даймонда в голове Стивена. — Станет ли мир лучше, если ты выпустишь Тлалока на свет божий?»

Стивен не ответил. Он вытащил из уха муравья и раздавил его дрожащими пальцами.

Токскатль, 2-Цветок — 21 марта 1843 г.

На поручне по правому борту «Моди» горел факел, освещая переднюю палубу и заросли на берегу заливчика, где они остановились на ночь. В неверном свете факела река Огайо масляно поблескивала, а тень навеса скрывала капитанское кресло, в котором развалился Делберт Гетти. Вопреки обыкновению он был в добродушном подпитии.

— Арчи, расскажи нам сказку. — Голос Гетти медленно обтекал слова и плыл по реке. — Полночь — время для сказок. Как это ты без уха остался?

— Да уж. Наверняка интересная сказочка на ночь. — Руфус, растянувшийся на крыше каюты, приподнял голову, глотнул из кружки и со стуком опустил затылок обратно на потрескавшиеся доски.

Кружка Арчи тоже почти опустела. Арчи в рот не брал спиртного с тех пор, как ушел от Белинды, однако сейчас ему пришло в голову, что вряд ли стоило так себя сдерживать. Дни на реке быстро потеряли новизну, и только кукурузное пойло делало сносной скуку долгих часов. Пойло и разговоры — Гетти и Руфус все время обменивались невероятными историями своих приключений на реке. Они называли это «заточить». Когда котел был наполнен и двое кочегаров (которых Гетти по какой-то неведомой причине называл Панч и Джуди) могли передохнуть, они уходили на корму, где пили из кружек свое жалованье и болтали с Альфонсом о креолках.

За четыре дня на борту «Моди» Арчи понял, почему команды речных судов имеют такую репутацию на востоке страны. Когда они работали, то работали изо всех сил — и работа была тяжелее, чем у Беннетта: погрузка-выгрузка и пополнение запасов дров. И работали они в любых условиях — даже во время грозы с градом, которая вдруг налетела позавчера с низовий реки. Арчи и не пытался себе представить, каково пришлось трем рабам. Он смотрел на их покрасневшие лица и руки: как же больно должен бить град по голой коже!

«И почему я чувствую себя виноватым? — удивился он. — Ведь не я же их купил, и не я написал законы о рабстве!»

И тогда он вспомнил, как Удо говорил: «Это все, что я могу сделать».

«Да, — сказал себе Арчи, — я понимаю. Я не протестовал и тем самым позволил этому продолжаться».

«Моди» невыносимо медленно тащилась вниз по реке. Прошло уже четыре дня, а они еще только миновали устье Литтл-Каноэ-Ривер в западной Виргинии. Гетти останавливался в каждом занюханном городишке, высунувшем нос из лесов Аппалачей: тут отдаст ящик, там — бочонок и торгуется, где только может. Арчи злился. Да за это время чакмооль мог запросто успеть спрятать Джейн так, что нипочем не найдешь за оставшиеся двенадцать дней! С такой скоростью можно было бы и верхом ехать, даже если бы пришлось покупать свежую лошадь в каждом попутном городишке.