А нет, вижу. Вот он и появился! Просто юноша наконец-то отпустил руку девушки и подался назад, а та, ласково улыбнувшись, обвела пальцем небольшое золотое украшение, тускло сверкнувшее камнями, и что-то прощебетала.

Вот и что это? Брошь? Нет, вряд ли, не бывает брошей снабженных тремя камнями, что крепятся к основанию тремя короткими золотыми цепочками.

Нет, это подвеска. Прав был Ласло. Она и есть!

Не успел я про это подумать, как коридор охватило пламя, а в мои уши ввинтился женский крик, неистовый и страдальческий.

Багровая вспышка — и вот я хлопаю глазами, в которые бьет яркое утреннее солнце.

— Тьфу, холера вас возьми всех. — Мой лоб опять был в испарине, а сердце колотилось о грудную клетку так, что казалось — вот-вот, и оно ее расшибет вдребезги. — Ох уж мне эти спецэффекты!

Но на самом деле я был доволен, потому что увидел то, что хотел. Лучше бы, конечно, со всех сторон оглядеть искомое, но и так хорошо. Форму подвески помню, цвет камней тоже, и даже две буквы в виде вензеля, который ясно читался на основном предмете, запомнил.

Цветных карандашей или фломастеров в моем доме сроду не водилось, потому оттенки трех камней, которые были расположены по бокам и внизу подвески, я обозначил на рисунке буквами, добавив к ним стрелки-направления. Ну да, выглядело это немного диковато, на мой взгляд, но, с другой стороны — чем богаты, тем и рады.

Письмо ушло, а я отправился в душ, рассудив, что раньше, чем через пятнадцать-двадцать минут Шлюндт мне не позвонит. Пока письмо придет, пока он его прочтет, пока выдержит паузу, чтобы соблюсти регламент…

Я успел выйти из ванной комнаты, позавтракать, выкурить пару сигарет, а телефон молчал.

Я походил по комнате, посмотрел новости по телевизору, почистил сначала парабеллум, а после и наган (что, вообще-то, следовало сделать еще вчера, плюнув на усталость и сонливость), загрузил вещи в стиральную машину, отметив, что крови на них нет, но зато имеются какие-то пятна странного цвета, должно быть, ихор, еще сигаретку выкурил. Ни звонка, ни смски.

Чудно. И непривычно. Я как-то уже свыкся с мыслью, что Карл Августович знает все и обо всем, а тут — тишина. Может, он на меня обиделся за ту проделку в больнице? Да ну, чушь. Для него на первом месте выгода, а все остальное — вторично.

Кстати — о выгоде. Надо наконец разобрать свой вчерашний улов. И заодно решить, что с ним дальше делать.

Я принес из прихожей рюкзак и высыпал его содержимое на стол. Приличная кучка получилась, между прочим. Внушающая уважение.

Но при всем этом подборка все же оказалась сорочьей. Нет, прав я был, покойный дядюшка все, что ему подворачивалось под руку, тащил под себя. Иначе что в этой груде ценностей делали несколько обручальных колец, причем ни разу не антикварных? Не иначе как их бывшие владельцы имели неудачу пересечься с мадьярским колдуном, на чем, собственно, и подошел к концу их жизненный путь. Ну а кольца перекочевали в коллекцию алчного злодея.

Но и старинных вещичек тут, конечно, тоже имелось немало. Увы и ах, я до сих пор даже приблизительно не могу определить возраст и ценность той или иной вещи, хотя это, по сути, вменено мне в обязанность, но иные предметы сами за себя говорят. Например — вот этот перстень с ярко-синим камнем. Ясно же, что это старая работа, это понятно по некоей ауре, которую трудно не ощутить. Старые вещи, старые книги, старые картины — они ведь как живые. Их почти невозможно спутать с так называемыми «репликами». Это особый запах, особая форма, особое благородство, если можно так сказать.

А еще жалко, что не получится узнать, какая именно история стоит вот за этим серебряным дамским браслетом, изукрашенным тонкой резьбой-плетением, или вот этими серьгами с аметистами. Чье запястье холодило серебро? В каких ушках качались эти серьги? Кем были те люди, когда они жили? Получить бы ответы.

А их — нет. И не будет. Жаль!

Я тасовал драгоценности на столе, как колоду карт, определяя каждому предмету свое место, отчего вскоре передо мной образовалось несколько горок. Одна, самая небольшая, но призывно посверкивающая всеми цветами спектра- из камней. Другая — из предметов, в которых ощущалось Время, несомненно, имевших свою историю, которую было бы интересно выслушать. Ну а в третью, ту, которую я про себя назвал «разменной», попадали монеты и украшения, которые не вызывали у меня душевного трепета. Возможно, я и не прав, возможно, не вижу чего-то очевидного, но что тут поделаешь. Все равно мне понадобятся оборотные средства, верно? Ну и потом — не сидеть же мне на всем, что я найду, как тому дракону? Да, я Хранитель кладов, но любое хранение предполагает изначальные вложения, потому мои лесные мысли на тему «не продам» можно и подкорректировать.

Змейки на груди при этой мысли не шевельнулись и не начали меня кусать, что прибавило уверенности в том, что я прав.

Через час все было завершено. Три неравных, но все равно внушительных горки ценностей разместились на столе, лаская взгляд.

— Хорошо поработал, — громко заявил я. — Есть чем гордиться.

— Неужто ты все это нашел? — раздался голос подъездного. — Ох ты! И что же, ты все это тут, дома, будешь держать?

— Анисий Фомич, ты бы хоть кашлянул сначала! — подпрыгнув на месте от неожиданности, рявкнул я. — До инфаркта ты меня так доведешь, честное слово!

— Извини, Валерий, — подъездный подошел к столу, встал на цыпочки, и внимательно оглядел драгоценности. — Ты же их тут не оставишь? Нет?

— Не знаю пока. — Я присел на стул. — Думаю.

— Не надо, — попросил меня Анисий Фомич, причем так, что стало ясно — это не просто просьба. — Ни к чему тут они. Вещи старые, кто его знает, что у них за душой? И кто по их душу прийти может. От иных и давней кровью несет. Ты-то тот запах не чуешь, а вот я — да. Унеси их куда-нибудь, да поскорее.

— Даже так, — заинтересовался я. — А от каких кровью несет?

— Вон от той цацки, например. — Подъездный ткнул пальцем в золотую цепочку очень изящного плетения, на которой висел рубин в золотой же оправе. — Не иначе как через большую муку прошла та, у кого ее отняли. Прямо вот смердит от этой вещи болью да смертью.

— Вот ведь. — Я взял цепочку в руки. — Нет, ничего не слышу, хотя, наверное, и должен.