Тайник нужен хороший, во сбережение до нужного часа. Здесь где-нибудь спрятать змею, в Тарусе. Городок уже знакомый, люди глупые, к Яшке приязненные – видели его при князе, на почетном месте.

А дальше пара пустяков: уползти ужиком, прилететь комариком.

* * *

Хорошее место, чтоб утопиться, попалось сразу же, прямо назавтра перед вечером.

Глеб велел переправиться через Оку, чтобы сократить путь, – река здесь делала большую излучину, которую быстрей было срезать, чем обойти. После долгого жаркого лета река много где обмелела, берега заросли камышом – прячься не хочу.

И вот, сидя на коне, размахивая руками, вопя во всю глотку: «Прах не замочите! Подымай, выше подымай!» и разное прочее начальственное, Шельма вдруг сверзся с седла (ремень был загодя подрезан), бухнулся в воду с превеликим плеском – и уже не вынырнул. Распластался по дну, по-лягушачьи заработал ногами, поплыл к заранее присмотренному бочажку, где очень кстати торчала покрытая водорослями коряга. Тщательно прочищенные тростинки ждали, воткнутые в ил. На последнем запасе дыхания Яшка сунул одну в рот, маленькими глотками потянул воздух: уф-уф-уф.

Приготовился сидеть тут долго. Тарусский князь, добрая душа, скоро не уйдет. Велит искать тело дорогого утопленника для-ради христианского погребения. Час придется под водой проторчать, самое меньшее – пока не зайдет солнце. Потом в темноте тихонько выбраться на берег, и рысцой, рысцой, чтоб обогреться после долгого водяного сидения…

Однако вышло не долго, а очень коротко.

Не успел Шельма наладить дыхание, как схватила его за шиворот сильная рука, рванула, выволокла на поверхность.

Сыч, будь он неладен!

– Экий ты неловкий, купец. На мелком месте чуть не потоп. И течения вроде нет, а тебя вон куда уволокло, да вишь за корягу зацепился. Хорошо, я у себя на речной мельне привык рыбу острогой бить. Вижу под водой, почти как на земле. Эх ты, нескладень. Башкой, поди, стукнулся, да сомлел?

– Да… Ударился… – пролепетал Шельма. – Голова закружилась. Воды боюсь… Сызмальства…

Взгляд мельника показался ему нехорош. Неужто заподозрил?

– И пояс свой кожаный потерял, горемыка. Поискать?

– Бог с ним. Жив – и спасибо. Спаситель ты мой, Федорыч. Отблагодарю.

– Цел будь, тем и отблагодаришь. Как без тебя из пушек палить? Всё, купец. Ныне буду с тобой неотлучно, коли ты такой незадачливый.

И прилип хуже, чем тогда. Ни на шаг не отходил. Когда сызнова переправлялись, взял за локоть, сказал: «Не робей» – и до берега не отпускал. Если же надо было отойти по делу (а забот у Сыча в походе хватало), приставлял к Шельме двух мужиков, наказывал беречь как зеницу.

Очень всё это Яшке не нравилось. Так, пожалуй, в самом деле на войну угодишь. Да на какую – с Ордой, которую русские отродясь не побеждали. Позапрошлым летом великий князь Дмитрий, правда, одолел татарское войско, но оно было невеликое, а тут вся сарайская сила во главе с самим Мамаем, из волков волком. От одного воспоминания о жгучем взгляде грозного беклярбека Шельма ежился.

А с другой стороны на помощь Мамаю идет с большой ратью Ягайло Литовский. А князь Олег Рязанский тоже вон за татар встал.

Это же надо совсем с разума съехать – против такой мощи переть!

Глядел Яшка вокруг себя и ничегошеньки не понимал.

Глеб Тарусский – ладно, он из тех, кто на свете долго не заживается. Его дружинники – тоже понятно. Люди военные, что им и делать, как не мечом махать. Но мужикам оно зачем? По скудоумию? Однако Сыча скудоумным не назовешь…

Князь князем, но в походе всем распоряжался мельник: какую дорогу выбрать, где на привал стать, как быстро починить сломанную ось на телеге. Бойка, шепелявый старший дружинник, ревновал, пробовал перечить, но князь Глеб неизменно говорил: пускай, как Федорович сказал. И выходило ладно.

На телегах кроме пушек и праха везли щиты да съестной припас. Кольчуг князь велел не снимать – татары могли быть недалече. Мужики же шли налегке. У каждого только топор на длинном топорище да нож на поясе. На спине – пустой рогожный мешок, который годился на все случаи. На ночлеге в него набивали траву, чтобы спать не на голой земле. В дождь накрывались. На третий день вдруг похолодало – мешок сгодился и для утепления. Смекалистый вроде народ крестьяне – а такие дурни, сами своей волей на смерть тащатся!

И ведь сколько их!

Тарусцы теперь шли по дороге не одни. В том же направлении двигались и другие отряды, из разных мест. Кольчужных было мало, в основном такие же мужики в рубахах, с топорами. Лица хмурые. Ни песен, ни гогота, ни бахвальства. Знают, что на смерть, – и все-таки идут!

Большая земля Русь, думал Шельма с сокрушением, а народ в ней совсем глупый живет. Все толковые поселились в Новгороде, да и там, правду сказать, дураков хватает.

Так и не дошли до Лопасны, где князь рассчитывал влиться в московское войско.

В первый день осени поднялся Глеб Ильич на холм, с которого открывался вид на окрестные поля, да и остановился. Подъехав, Яшка понял, почему.

С другой стороны, от горизонта, навстречу двигалась великая рать.

Впереди – кучка всадников. Поодаль еще конные, много, под разноцветными стягами. Далее – нестройная колонна, хвост которой уходил за край земли.

– Вот она, сила русская! – с чувством молвил князь и снял шлем. Глаза у него заблестели от слез. – Испокон такой не бывало! С Божьей помощью одолеем неверных!

Так-то оно так. Народу действительно собралась туча – Яшка и на самом многолюдном новгородском вече столько не видывал. Однако насчет одоления неверных имел иное мнение.

Превеликая змея, ползущая по полю, если присмотреться, была двухцветная: голова и шея блестящая, чешуйчатая – это сверкали на солнце кольчуги, шеломы, наконечники копий; но все длиннющее тело серело да белело – то валило мужичье в холщовых рубахах. У них ни доспехов, ни щитов, ни оружия настоящего. Голое мясо под татарские стрелы.

То ли дело ордынское войско.

Однажды Шельма в Сарае видел, как оно выступает в поход. Все при справном оснащении, в седлах сидят кречетами, каждая сотня – будто железный кулак. И то еще был не великий поход, а всего лишь тогдашний хан Абдаллах шел войной против своего брата, с одним туменом. Ныне же на Русь движется вся Орда, и Мамай – не чета Абдаллаху.

Вокруг Глеба Ильича сгрудился весь его маленький отряд. Князь заволновался, велел встать постройнее. Сейчас сам великий князь будет досмотр делать!

Дружинников поставил вперед, сзади сгрудились мужики. Шельма остался при повозке с пушками, сбоку.

Ну поглядим, что за Дмитрий Московский.

На холм с поля рысью взлетел дружинник, спросил, чей отряд, – и так же споро вернулся к голове колонны.

Теперь от нее отделился кто-то в багряном плаще, зерцальном шлеме. Не иначе – сам великий князь. За ним, не отставая, скакали еще двое. Должно быть, оруженосцы.