Ещё когда я впервые всё это поняла, у меня возникло странное, иррациональное ощущение, что вся эта история как-то связана со мной, с моим появлением в Лаборатории…

Опять со мной творится нечто странное. Сердце замирает и какое-то время будто решает, идти ли дальше или остановиться насовсем. Никогда у меня не было никаких серьёзных проблем со здоровьем. Пока служила, проходила диспансеризации каждый год. Да и возраст ещё не тот, чтобы… Прошло… Больше всего это было похоже на действие формулы. Но с чего бы? Почудилось…

Итак, о чём я? О том, что в день моего приезда в Москву и знакомства с Лабораторией Николай Иванович о чём-то очень сильно переживал. Так сильно, что ему от этого к вечеру стало плохо, но он категорически не хотел, чтобы девчонки в процессе лечения считали его мысли, то есть узнали причину…

Да что ж такое?! Я сама готова концы отдать. Опять сердце встаёт, как вкопанное. Я-то из-за чего переживаю?

Из-за чего, не знаю… Но мне страшно… Аж в глазах темнеет. Мне страшно понять что-то такое… что-то ужасное… Может, у меня стёрта память о ещё каком-то событии?

Может, я совершила что-нибудь ужасное… Кого-то убила? Об этом узнали, стёрли мне память, создали новую личность, чтобы я могла хорошо работать…

Легчает, значит, я ухожу от предмета страха.

Почему же формула срабатывает? Я произнесла её про себя всего один раз сегодня… Как там было? Можно и про себя, но чётко… Не то. В опасности. Если мне угрожает опасность, а я при этом интенсивно думаю обо всём, что связано с Лабораторией, о содержании работы, о руководстве.

А если нечто ужасное… что-то такое – совсем-совсем плохое совершила не я, а… Опять! Я, похоже, на правильном пути: опять останавливается сердце. Как бешеное, колотится от страха – и останавливается.

Как же отменить эту формулу? Как нейтрализовать её действие? Отложить до завтра, а завтра не повторять её. Не поможет: теперь она напрочь сцеплена с той информацией, что я пытаюсь вскрыть…

Дерево за окном разрослось. Ветки едва не касаются стекла. У соседей снизу за окном висит кормушка, на неё всё время слетаются стайки синиц. Они так весело позванивают! Птички, что ждут своей очереди, прыгают по моему подоконнику, стучат в стекло: мол, давай и ты корми нас! Где семечки?!

Вспоминается экзамен, наведённый Гулякой транс, в котором вот так же за окном по дереву скакали синички. У входной двери стоял Николай Иванович в шинели и фуражке и торопил меня идти с ним смотреть самые таинственные закоулки Москвы…

Как же я скучаю по нему! Мне не хватает его как самого близкого друга… Если б сейчас поговорить с ним! Не мучиться, ища ответа, а просто спросить его про моих родных, спросить, когда и от чего умерла моя мать…

«У меня остались долги перед тобой… Пока рано тебе об этом узнать…»

Спустя полтора месяца, как я попала в Лабораторию, Михаил Маркович сделал мне внушение, что она умерла «давно». Теперь ясно, что это не было правдой. Я представляла себе, что она рыла окопы в воде и осеннем холоде, как описала тогда Нина Анфилофьевна. Простудилась, заболела туберкулёзом… Смутно так представляла. Но даже если она и правда надорвалась на тяжёлой земельной работе, отчего я ни разу не увиделась с ней до того, как она слегла? А если убита при фашистском налёте, то не в первый же день по приезде? Значит, опять же должны мы были увидеться. Николай Иванович не стал бы препятствовать этому: зачем? А если – в первые же дни?

Первые дни…

Меня пригласили в Москву по рекомендации Аглаи Марковны. Речь шла о каких-то моих способностях, о которых ни матери, ни мне до поры не полагалось знать, раз Аглая Марковна умолчала. Вызов был подписан майором государственной безопасности. Нас шикарно встретили и разместили. Какие выводы мать могла из всего этого сделать?.. Никогда прежде не задумывалась: какую легенду ей рассказали? Рассказали бы, если б она не погибла в первые же дни…

Формула! Снова… Ощущение опасности. Опасная тайна существует, и я подошла к ней очень близко.

Единственный способ преодолеть формулу – отбросить страх. Пойти навстречу страху. Какая бы информация ни открылась – это будет благом, потому что я смогу распорядиться ею по своему усмотрению.

Сознание освободится, успокоится, тогда и контрформула найдётся, и, возможно, вернутся способности, и пространства откроются, как раньше, я смогу отыскать всех, кого люблю, – живых и ушедших…

Итак, иду на страх. Чего же я боюсь? Чего я боюсь больше всего на свете?..

Боюсь узнать, что люди, которые открыли для меня прекрасный, интересный новый мир и подарили возможность в него войти, как к себе домой, что они…

Спокойно, спокойно! Я доверяю миру, в который вошла однажды.

Я хочу узнать всю правду.

Сердце стоит, не запускается. Воздух

Дайте нашим

поймут тут

ключи

– Теперь понимаешь?

– Да. Теперь я знаю всё.

– Какое твоё решение? Сможешь простить?

– Отработаем.

– Что?

– Отработаем долг. С кем не бывало?

– Ну, это ещё зачем? Я возвращаю тебе то, что взял без спроса: мать, детство. Ты вольна принять или не принять. Тебе не требуется ничего отрабатывать.

– Принимаю. Но те три года… Я бы не променяла их ни на что. Ни на что. Понимаете? Значит, часть вашей кармы – моя по праву.

– Что ж, тут я – не советчик. Главное – не перестарайся: это никому пользы не принесёт.

– Когда мы встретимся?

– Очень не скоро.

– Почему?

– Иначе всё повторится. Мне не хватает терпения. Я опять слишком скоро узнаю тебя, слишком скоро разгляжу твои возможности – и опять всё тебе испорчу. Беда – в моей привычке действовать стремительно. Как ни стараюсь думать, взвешивать, подольше тянуть с решением, а в самый неподходящий момент срабатывает рефлекс стремительного броска.

– Не похоже на вас.

– Так кажется.

– Откуда он взялся?

– От Копья, конечно. Оно не ошибается. К этому привыкаешь. Но без Копья ты не безупречен, а привычка действовать стремительно гляди как въелась!

– Вот оно что! Лысый, худющий, высоченный копьеносец. Ни одной черты сходства – только энергетика. Как я тогда ещё, в Берлине, не поняла?

– Уже не важно. Ты, главное, сама не слишком спеши. Ты тоже – торопыга. Вот и теперь поторопилась: могла ещё пожить, уйти позже; успела бы.

– Вы сами сказали: всё готово, меня ждут.

– Так во сне время течёт по-другому. Забыла?

– В этом теле всё равно больше ничего было не исправить. Тупик.

– Ты ведь знаешь, как устроено: родишься с тем же поражением, с каким ушла. Ну ничего. Там возможностей будет больше. Спокойно восстанавливайся, учись. Я уже говорил: твоя семья – они дадут тебе довольно времени – столько, сколько потребуется.