и Магира. Так он и сделал бы, если бы держался старых, дедовских традиций. Он хотел стать новым человеком.

Ой, как трудно побороть предрассудки! Но он постарается доказать, что любовь сильнее старины и дедовских обычаев. Они построят свое счастье с Камилей.

Подойдя к колыбели, он сказал другому мужчине, как бы предлагая мир:

— Ну, не скучай. У тебя будет брат. Мать передаст ему свою красоту, вот увидишь. Один сын — не сын. Два — тоже еще не сыновья. А вот три сына — это да!

«Сухие» скважины

1

От самой станции до непрерывно отодвигающегося горизонта простирается черно-желтая степь: истосковавшиеся по теплу просторные, широкие колхозные поля и кое-где узкие пашни единоличников. Только изредка встречаются небольшие рощи и тихие деревни.

Липкая, изрытая дорога. На выбоинах и обочинах дороги валяются бурильные трубы, опрокинутые сани. Видно, не все удавалось доставить на буровые…

Медленно ползет машина. Мотор протяжно гудит, над радиатором клубок пара. Колеса, буксуя, забрасывают кузов комьями грязи.

Скучная, утомительная дорога. Надеясь добраться до Карасяя за два-три часа, Великорецкий не стал завтракать на станции. Сейчас он пожалел об этом: в такую распутицу не доберешься и за день. Голод давал о себе знать все сильнее и сильнее. Казимир Павлович, нахлобучив шапку и подняв воротник пальто, закрыл глаза.

Машина ворчит, спускаясь в неглубокие овражки, завывает и рычит, взбираясь на горки. Постепенно панорама меняется. На небосклоне поднимаются холмы, а за ними виднеются серые тени далеких отрогов гор.

Не так просто победить Губкина. У «комиссара» огромная эрудиция, он отличный оратор и авторитетом пользуется. Казимир Павлович поежился, вспомнив выступление Ивана Михайловича, которое он слышал совсем недавно в Москве.

— Может быть, перекусим здесь? — спросил Великорецкий, увидев силуэт элеватора.

— Остается час езды, — возразил Белов, сидевший на заднем сиденье. — Надо бы засветло добраться до Карасяя.

Это был самый длинный разговор между ними за все время пути.

Белов сошел с машины возле конторы, Великорецкий поехал к себе. Почти у самого дома машину перехватил Хамзин. Обняв Казимира Павловича, Хамзин потащил его к себе:

— У меня уже и стол накрыт. Согреетесь с дороги, подкрепитесь.

Казимир Павлович, попросив шофера завезти чемоданы на свою квартиру, с удовольствием принял приглашение Сагита Гиззатовича. Усаживая его за стол, Хамзин нетерпеливо спросил:

— Ну как?

Казимир Павлович выпил полстакана водки и сразу согрелся. Монотонное, уютное тиканье множества часов, тепло и водка заметно подняли его настроение.

— Меня пригласили на Совет по изучению производительных сил СССР, — рассказывал Казимир Павлович. — Там говорили о многом, всего не перескажешь, но я сначала расскажу о том, что касалось нас. В ходе обсуждения плана работы Совета кто-то задал вопрос о разведочных работах по нефти. Вот тут-то и заварилась каша. Губкин, как и следовало ожидать, стал отстаивать необходимость освоения Урало-Волжской области. Его несколько раз прерывал Сергей Сергеевич — помните? — он в главке работает. Он напомнил Губкину о безрезультатных исследованиях московских, ленинградских и казанских геологов, вспомнил знаменитого английского геолога Мурчисона и французского ученого Вернейла, которые тоже оспаривали наличие промышленной нефти между Уралом и Волгой. Но вы же знаете Губкина. Он полез на рожон. Сергей Сергеевич кричит: «Еще перед мировой войной на моих глазах там бурил бугульминский помещик Малакиенко!» Губкин возражает: «Как же, — говорит, — мог Малакиенко надеяться на успех, если глубина скважины не превышала тридцати пяти метров?» Кто-то напомнил, что американский промышленник Шандор бурил на триста пятьдесят метров и все равно нефти не обнаружил. И это Губкина не убедило. Заладил одно: надо закладывать новые скважины, поглубже. Тут Сергей Сергеевич не выдержал: «Как вам удалось, — говорит, — установить проектную глубину несуществующих буровых на несуществующем промысле?» На это Губкин спокойно заявил: «При определении проектной глубины мы исходим из опыта первого уральского месторождения в Верхнечусовских Городках…»

Потом в своем выступлении Сергей Сергеевич в пух и прах разнес Губкина. «Смешно ссылаться на Верхнечусовские Городки, — сказал он, — этот промысел погиб, не успев родиться, и торжественно похоронил теорию о промышленной нефти на Урале».

Тут подняла крик молодежь. Известно, этим самонадеянным юнцам всюду мерещатся великие открытия. Сергею Сергеевичу не давали говорить, обвиняли в трусости и недальновидности.

— Чем же эта потасовка кончилась?

— Губкин защищался упорно. «Почти все старые исследователи восточной нефти, — заявил он, — приписывали Урало-Волжской области мирную геологическую историю. Эта легенда развеяна работами последних экспедиций. Теперь даже наши противники не могут оспаривать связь нефтеносности с определенными структурными формами земной коры. Значит, напрашивается единственно правильный вывод: нефть можно и нужно искать в глубоко залегающих пластах».

— И вы не возразили против этого?

— Ему возражали многие. Я тоже напомнил о риске глубокого бурения, но тут Губкин напустился на меня. «Да, мы пойдем на определенный риск! Первые скважины закладывали в спешке — когда страна испытывала недостаток в нефтепродуктах. Бурили перед мировой войной и во время гражданской войны… Теперь мы имеем возможность уделить больше внимания Урало-Волжской области. Только бурение поможет нам решить проблему новой нефтяной базы. Сотни совещаний не заменят нескольких буровых…»

— И что же, Губкин победил?

Казимир Павлович удивился, услыхав приглушенный шепот Хамзина. Что с ним? Почему его так волнует решение Совета?

Он с удовольствием сообщил:

— Совет проголосовал против Губкина. Но старик заставил и заставит многих призадуматься, даже своих противников.

— Меня интересует решение…

— Надо ожидать приказа наркома.

Хамзин долил стакан Великорецкого и торжественно произнес:

— Выпьем за благополучное ваше возвращение!

2

— Да, я не сказал вам самого главного. Только по секрету, это должно остаться между нами, — продолжал Казимир Павлович. — Я ухожу от вас. Мне предложили перейти в Пермь, главным геологом треста.

— И вы дали согласие?

— Да. Одобряете?

Хамзин насторожился. Кто же останется вместо Великорецкого, кто возглавит экспедицию? Нельзя упускать такую возможность.

— На кого же вы нас оставляете? — осторожно спросил Хамзин. — Неужели мы попадем под пяту Белова?

У старика было превосходное настроение.

— Само собой разумеется, я оставлю вместо себя вас.

— Вряд ли это возможно в моем возрасте…

Великорецкий успокоил:

— Москва уже одобрила мой выбор. Поздравляю!

— Завидую я вам, — вздохнул Хамзин. — Во-первых, как ни говорите, город. Пусть захолустный, но все-таки город. Чистая постель, нормальное питание, интеллигентное окружение, театр и так далее. Во-вторых, вам пора заняться лечением. Врачи живо поставят вас на ноги. Да и нам теперь вы сможете больше помогать. У вас будет власть! А за доверие благодарю. Такое никогда не забывается. Я всегда ценил вашу дружбу…

Часом позже Хамзин спросил:

— Когда собираетесь уезжать?

Великорецкий пожал плечами.

— Наверное, через несколько деньков, как только получим приказ.

— Теперь выслушайте меня, — сказал