— Долото грызет породу.

— Крепкие камни попадаются?

— Всякое бывает. Если крепкие, то проходка падает.

— А зачем это вы воду опускаете под землю? — задает вопрос старик с насмешливой улыбкой, как будто хочет показать, что спрашивает он это не всерьез. Он-то сам, дескать, догадывается, зачем нужна вода при бурении.

Но Буран отвечает серьезно:

— Вода подается под большим давлением, она промывает скважину, очищает забой от породы…

— А отчего это долото крутится?

Буран охотно отвечает и на этот вопрос:

— Станок поворачивает все трубы, а вместе с ними вертится и долото.

«Складно отвечает, не зря, видно, книги читал, — заключает Шаймурат. — Настоящий ИТР!»

Зорким взглядом степного жителя оглядывает вышки. Нет, эти башни не зря построены. Геологи не тянутся за звездами. Они понимают: счастье на земле!

4

Артем Алексеевич не сомневался в необходимости пробного бурения. Поэтому неудача на Совете, где взяли верх противники уральской нефти, огорчила его, но не поколебала. Он продолжал спор тут, на месте. Ведь в его распоряжении целых четыре скважины!

Белов не из тех, кто отступает. Он не давал покоя ни себе, ни людям, был строг, когда встречался с проявлением человеческих слабостей, неумолим, если видел, что окружающие теряли веру в победу. Белов не думал о себе. У него было твердое правило: прежде всего скважина, нефть, а уж потом личные дела.

Однако жизнь не укладывалась в эту ограниченную формулу. Люди любили и ненавидели, справляли свадьбы, веселились в праздники, волновались на спектакле, увлекались спортом… В жизни действовали законы, неподвластные Белову.

Он, казалось, изгнал из своей души все, что не относилось к борьбе за нефть, вымыл все закоулки сердца, очистился от посторонних мыслей. И все же это был самообман. Белов с каждым днем все более убеждался в том, что мысли его заняты не только нефтью.

Весна вторглась в жизнь Артема Белова. Она смешала его карты. Вероятно, для того и разлились вешние воды, чтобы в них Белов искал отражение милого лица Людмилы Михайловны. Шорох крыльев птиц казался ему легкими шагами девушки. Он с волнением подставлял лицо свежему весеннему ветру и сердился на весну.

Артем Алексеевич торопил бурильщиков, ему не терпелось провести опробование первой скважины, по его предположениям, долото ее уже приблизилось к нефтеносному пласту.

Думая о предстоящем опробовании скважины, он направился в «каменную библиотеку». Открыл дверь лаборатории. Две женщины оглянулись на вошедшего, оторвавшись от работы. Посмотрев на холодное, чуточку угрюмое лицо Белова, никогда не скажешь, что этот человек может мечтать о весне. Он спокойно, неторопливо поздоровался и спросил:

— Что нового на буровых?

— Известняки на первой, — отвечает Милованова. — Через несколько дней можно будет произвести цементаж.

— Какой керн?

— Небольшие признаки нефти. Отдельные пятна.

— Покажите. А что на остальных?

— Глубина второй — шестьсот один метр. Известняк темно-серый, порода пористая, довольно много пустот. Фауна: брахиоподы плохой сохранности. Признаков нефти пока нет.

Белов, мельком взглянул на Камилю, спросил:

— Как четвертая? Покажите журнал.

5

Полтора века геологи безуспешно искали нефть на Урале. В результате поисков вера в уральскую нефть сменилась сомнением, а потом сомнение уступило место скептицизму.

Сагит Гиззатович понимал, что они, руководители экспедиции, стоят на пороге неизвестного. Их ждет удача или бесславный финал. Заменив Великорецкого, Сагит Гиззатович не отказался от его формулы: успех пополам с Беловым, в случае поражения отвечает один главный геолог. Пускай тогда Белов выкручивается как может. Хамзин не обязан идти с ним ко дну…

Когда принималось решение об опробовании первой скважины, Сагит Гиззатович занял самую осторожную позицию. Он не горячился, как нетерпеливый Белов или страстный Ага Мамед, и не возражал против опробования. Зато он срочно послал письмо Великорецкому, в котором писал, что мало верит в успех опробования скважины. Ему важно было заручиться поддержкой Казимира Павловича и треста. И застраховать себя в случае неудачи.

…Первая буровая, стоявшая в низине, со всех сторон была окружена водой. Вокруг нее, насколько видит глаз, разлилась Белая. Ее воды подступили к основанию вышки.

Ага Мамед спокойно отдал команду:

— Подготовиться. Спустить сваб!

Свабирование — очистка скважины. Буровики называют этот процесс возбуждением скважины. Вытягивая сваб, они как бы приглашают нефть следовать за свабом на поверхность земли.

— Один… два… три… — считает Ага Мамед количество свабов.

Однако не слышно глухого урчания, подземного гула, который обычно предшествует нефтяному фонтану.

— Пять… шесть… семь…

Гортанный голос азербайджанца монотонно ведет счет:

— Одиннадцать… двенадцать… тринадцать…

Белов молча следит за небольшой струей воды, выливающейся из устья скважины. Ему не о чем говорить. Старший буровой мастер отлично знает свое дело.

Рядом с Беловым стоит Хамзин. Он тоже не отрывает глаз от устья скважины. Все ждут.

Тихо переговариваются Милованова и Камиля.

— Неужели не пойдет нефть? — спрашивает Камиля.

Что может ответить Людмила Михайловна? Они вместе с Беловым приняли решение опробовать первую скважину, как только долото дошло до артинского пласта. Просчитаться они как будто не могли: керн, извлеченный из скважины, определенно говорил о присутствии нефти.

Дикие утки кружатся над коричневым морем разлива. Припекает солнце. Издали донесся долгий гудок парохода — в половодье даже в верховья Белой заходят буксирные суда.

— Двадцать три… двадцать четыре… двадцать пять…

Сменились рабочие, свабирующие скважину. Белов будто не обратил на это внимания.

— Тридцать восемь… тридцать девять… сорок…

На площадку поднялась новая смена. Хамзин, угрюмо наблюдавший за свабированием, не выдержал:

— Артем Алексеевич, не хватит ли?

— Нет еще.

— За эти дни Артем Алексеевич похудел, — заметила Камиля.

Людмила Михайловна взглянула на Белова, прислонившегося к столбу. Главный геолог, казалось, прирос к месту.

— Сорок восемь…

Из пасти скважины вдруг вырвался столб грязи. Люди отпрянули назад. Буровики сбежали с площадки. За эти минуты они преобразились. Они были похожи на охотников, добравшихся до дичи. Грязевой фонтан обычно предшествует фонтану нефти.

Теперь больше нечего делать, остается только ждать.

Грязевой фонтан, достигнув первых поперечных перекладин, вскинулся к вертлюгу, и… стал светлеть.

— Вода, — прошептал бурильщик. — Чистая вода.

— Будь она проклята! — вырвалось у Ага Мамеда.

Из скважины била струя прозрачной воды. Омыв станки, вышку и трубы, подземная вода стекала в Белую.

— Сухая, — прошептал кто-то.

Так иронически называют нефтяники скважину, из которой вместо нефти бьет вода.

— Как же быть дальше? — обернулся Хамзин к Белову.

Тот махнул рукой.

— Пусть бьет, может, разгуляется…

В душе он понимал, что надежды на нефть почти никакой.

К нему подошли Ага Мамед, Милованова. Только Хамзин остался на своем месте.

Белов, не проронив ни слова, повернулся и медленно пошел к Карасяю.

Он вздрогнул, услышав за собой голос Шаймурата:

— Надо отоспаться, инженер…

Старик шел рядом, стараясь шагать