Алексей в растерянности остановился перед ней.

– Ты ведь Алеша! – проговорила старуха и дотронулась до его руки. – Ты меня помнишь?

На лице Алексея снова появилось странное, задумчивое выражение.

Старуха нараспев произнесла:

– Как у нашего кота шубка серенька была…

– Как у нашей кошки красные сапожки! – подхватил Алексей.

– Вспомнил! – Старуха заулыбалась. – Вспомнил, как я тебе эту песенку пела…

– Матвеевна… сколько же лет прошло!

– Да совсем немного. Лет может тридцать… или тридцать пять.

– Разве же это немного? Это вся моя жизнь!

– Ну, для тебя и правда много, а для меня – как вчера… ты что же, и правда хочешь этот дом купить?

– А что? Может, и куплю. А для начала я хотел бы с тобой поговорить…

– Так пойдем ко мне в избушку, не здесь же разговаривать! – Старуха протиснулась обратно через раздвинутые доски забора, придержала их для нас с Алексеем. По скрытой среди кустов тропинке мы прошли к ее хибарке, вошли внутрь.

Внутри избушка Матвеевны не казалась такой маленькой, как снаружи. В ней были две комнаты – просторная горница, обставленная простой, старинной, потемневшей от времени мебелью, и отделенная от нее плюшевой портьерой маленькая спальня, где едва помещалась высокая кровать с кружевными подзорами и целой горкой пуховых подушек.

– У тебя, Матвеевна, почти ничего не изменилось, – растроганно проговорил Алексей, оглядевшись по сторонам. – Разве что все стало гораздо меньше…

– Это ты, Алешенька, стал гораздо больше! – ответила старуха. – А ты меня с девушкой своей не познакомишь?

Я хотела возразить, сказать, что я вовсе не его девушка, но что-то меня остановило.

– Это Маша, – коротко ответил Алексей. – А это Матвеевна… я в детстве жил здесь какое-то время с мамой, и Матвеевна со мной нянчилась… хорошее было время!

– И ты был славный мальчик! – пробормотала старуха. – Жалко, что Александра Львовна не вам с Аленушкой этот дом отписала… видно, какие-то у нее на этот счет свои мысли были…

– Как вы живете? Новые хозяева вас не обижают?

– Нет, не обижают. Правда, так и видно по их глазам – ждут не дождутся, когда я отсюда на Лесное съеду…

– Куда? – удивленно переспросил Алексей.

– На Лесное кладбище, – спокойно пояснила Матвеевна. – А что, кладбище у нас хорошее, знаменитое… там много известных людей похоронено… писатели да художники… и мне там местечко найдется. В свое время или немного позже. Но ты же, Алешенька, не затем сюда приехал, чтобы обо мне да о здешнем кладбище говорить?

– Нет, Матвеевна, конечно. А вот посмотрите на эту фотографию – она ведь здесь, в этом доме, сделана?

Он положил на стол перед старухой злополучный снимок.

Матвеевна отстранилась от него как можно дальше – видимо, у нее была сильная дальнозоркость.

– Ну да, в хозяйском доме, в большой гостиной. Надо же, как Аленушка здесь хорошо получилась! Это в каком же году снимали? Примерно лет тридцать пять тому… ну да, тогда приезжал он, отец-то твой, видно, он и сфотографировал… – На лицо Матвеевны набежало облачко.

Она еще несколько минут разглядывала фотографию, потом вернула ее Алексею и проговорила:

– Точно, в большой гостиной. Только одно странно… бюст Ильи Ефимыча никогда на этом месте не стоял. Он на тумбе стоял, что перед лестницей.

– Ильи Ефимовича? – переспросил Алексей.

– Ну да, Ильи Ефимовича, Репина. Знаменитый художник был. И большой шутник. Меня Царевной-лягушкой дразнил…

– Ну да, уж про Репина-то мы знаем… – проговорил Алексей и вдруг осекся. – Как вы сказали? Он вас дразнил?

– Царевной-лягушкой…

– Да я не про то. Он вас сам дразнил? То есть вы его знали? Видели?

– Ну да… а что такого? Тогда здесь еще Финляндия была. Он рядом жил, в Куоккала… теперь тот поселок так и называется – Репино. А он, Илья Ефимыч, с Мариной-то, хозяйкой покойной, что до Александры Львовны, дружил, захаживал по-соседски. Очень ему пирожки с морошкой нравились, которые мама моя пекла. А мама моя Марине прислуживала, и я при ней. Ему, Илье Ефимычу, лет-то много было, но бодрый, веселый. Нравилось ему у нас, и пирожки мамины, а особенно на скамейке он любил посидеть. Так эту скамейку все и называли – скамья Репина. И бюст этот он сам Марине подарил. Сам слепил и сам подарил… но только этот бюст никогда на этом месте не стоял, а всегда на тумбе, что перед лестницей. Я уж говорила…

– Может, не случайно этот бюст переставили! – вклинилась я в рассказ Матвеевны, переглянувшись с Алексеем.

– А где же эта скамья была? – спросил он старуху.

– Почему была? Она и сейчас там, на прежнем месте. Правда, никто уж, кроме меня, не помнит, что на ней Илья Ефимыч сиживал.

В это время в дверь избушки постучали, раздался голос хозяйки, громкий и преувеличенно бодрый. Таким тоном разговаривают обычно с больными и глухими.

– Анна Матвеевна!

– Аюшки?! – отозвалась старуха и глазами показала нам на портьеру, отделявшую горницу от спальни.

Мы спрятались за этой портьерой.

Дверь избушки приоткрылась, хозяйка заглянула в нее и произнесла:

– Анна Матвеевна, мы с Николаем в город поедем, дела у нас кое-какие. Вам ничего привезти не надо?

– Что?! – переспросила старуха, усиленно изображая глухоту. – В огороде мне ничего не надо!

– Не в огороде, а в городе! – с трудом скрывая раздражение, повторила хозяйка. – Мы с Николаем в город поедем, так вы никого постороннего не пускайте…

– Посторонних я не пущу, зачем мне пускать посторонних?

Дверь закрылась, мы вернулись в горницу.

Через минуту с улицы донесся звук отъезжающей машины.

– Уехали! – проговорила Матвеевна с заметным облегчением. – Так хотите, я вам ту скамью покажу, на которой Илья Ефимыч сиживал?

– А что – покажите!

Старуха вышла из избушки, обошла дом справа по узкой тропинке, протоптанной среди сорняков.

– Ох, не хозяева эти, нынешние! – вздохнула Матвеевна, оглядев эти заросли. – Хоть бы покосили тут, я уж не говорю, чтобы цветники разбить! Ничего им не надо, только и думают, как бы продать эту дачу подороже да в город переехать!

Участок был очень большой, но действительно запущенный – везде только сорняки и бурьян. За домом, на небольшом пригорке, стояла массивная чугунная скамья на основании из квадратных гранитных плит, между которыми пробивалась вездесущая трава.

– Здесь, между прочим, тайник есть, – неожиданно сообщила Матвеевна.

– Тайник? – удивленно переспросил Алексей.