дна, затем быстро встал, расплатился с молодым щеголеватым половым и вышел из помещения на улицу. Данзас последовал за Пушкиным.

Сев в головные сани, Пушкин и Данзас направились в направлении Троицкого моста. Сопровождавшие сани последовали за первыми. Уже начинал клониться к закату обычный пасмурный петербургский зимний день. На лице Константина Карловича читалась тревога, взгляд его был опечален и немного рассеян. Александр Сергеевич с виду был спокоен, выражение его лица было крайне сосредоточенным и невозмутимым.

Сани свернули на Дворцовую набережную. Движение по дороге в обе стороны было довольно оживленным. Навстречу проехал экипаж, в котором сидела молодая женщина. Это была жена Александра Сергеевича Наталья Николаевна. Данзас заметил и узнал ее, но супруги друг друга не заметили и проехали без остановки.

Процессия из двух саней подъезжала к Петропавловской крепости.

— Не в крепость ли ты везешь меня? — шутливо спросил Пушкин товарища.

— Нет, через крепость на Черную речку самая близкая дорога, — не отреагировал на шутку Данзас и вздохнул.

Проехав около получаса, выехали за пределы города. Впереди замаячили другие сани. На возке сидели двое молодых людей — Жорж Дантес и его секундант д’Аршиак.

К Комендантской даче подъехали почти одновременно. Остановившись, все четверо мужчин пошли в сторону от дороги. Было довольно ветрено, шел небольшой снег.

Секунданты, обменявшись репликами, отдалились от дороги в поисках защищенного от ветра места. Дуэлянты в это время стояли поодаль, отвернувшись друг от друга. Вскоре участок был найден на опушке небольшого соснового леса. Густой кустарник скрывал место дуэли от посторонних глаз.

Снега было почти по колено, движение участников было затруднительным, поэтому пришлось протаптывать тропинку. Этим занимались оба секунданта и Дантес. Пушкин, постояв с минуту, сел на ближний сугроб и равнодушно наблюдал за происходящим.

Данзас и д’Аршиак, сняв шинели и бросив их на снег, обозначили барьеры, между которыми было десять шагов. Дуэлянты встали друг напротив друга, каждый на расстоянии пяти шагов от своего барьера. Секунданты зарядили по паре пистолетов. По одному пистолету было вручено Пушкину и Геккерену-Дантесу.

Во время приготовлений Александр Сергеевич несколькими фразами, обращенными к Данзасу по-французски, выразил свое нетерпение.

Константин Карлович подал сигнал к началу поединка. Данзас махнул шляпой, дуэлянты начали сходиться. Пушкин быстро подошел к барьеру. Дантес сделал четыре шага. Соперники начали готовиться к выстрелу. Первым выстрелил Дантес.

— Je suis blesse, — раздался возглас Пушкина.

Спустя мгновение Александр Сергеевич упал на шинель Данзаса. Голова его оказалась в снегу. Пистолет тоже упал в снег, так что дуло его было забито. Данзас с д’Аршиаком бегом бросились к Пушкину. Дантес тоже сделал несколько движений в его сторону.

Через несколько бесконечных секунд Александр Сергеевич пошевелился и немного приподнялся, опираясь на левую руку.

— Attendez, je me sens assez de force pour tirer mon coup, — твердым голосом произнес раненый.

Дантес вновь встал к барьеру, повернулся к Пушкину боком и прикрыл грудь правой рукой.

Данзас передал поэту другой пистолет, взамен первого, забитого снегом. Секундант противной стороны попытался воспрепятствовать этому, но был остановлен жестом Дантеса. Опершись левой рукой о притоптанный снег, Пушкин прицелился и выстрелил. Дантес чуть пошатнулся и упал. Пушкин, увидев это, с возгласом «Браво» подбросил пистолет вверх.

Сделав выстрел, Александр Сергеевич вновь упал на снег и на несколько секунд впал в полуобморочное состояние. Очнувшись на какое-то непродолжительное время, он снова потерял сознание, но быстро пришел в себя. Больше сознание на месте дуэли его не покидало. Еще лежа на снегу, он спросил д’Аршиака:

— Est-il tue?

— Non, mais il est blesse au bras et a la poitrine.

— C,est singulier: j,avais cru que cela m,aurait fait plasir de le tuer; mais je sens que non.

— Au reste, с, est egal; si nous retablissons tous les deux, ce sera a recommencer.

Продолжать дуэль было невозможно. Пушкин был ранен слишком тяжело. Дантесу пуля попала в руку. После падения он вскоре поднялся и достаточно крепко стоял на ногах.

К тому времени почти совсем стемнело. Секундантам пришлось просить помощи у извозчиков, поскольку до дороги было слишком далеко. Донести Пушкина до саней по глубокому снегу было почти невозможно. Данзас, д’Аршиак и двое извозчиков разобрали забор из тонких жердей, мешавший саням подъехать к раненому. Бережно усадив Александра Сергеевича в сани, Данзас велел извозчику ехать медленно. Оба секунданта шли рядом с санями.

Было видно, как тяжело приходилось Пушкину. Он потерял много крови, его постоянно трясло. Глаза его были закрыты. Он ехал молча, ничем не выказывая страдания.

Дантес шел до своих саней самостоятельно. Иногда в местах, где снег был особенно глубок, он слегка опирался на своего секунданта.

Выехав на дорогу, сани последовали друг за другом. У Комендантской дачи дуэлянтов ожидала карета, присланная бароном Геккереном. Младший Геккерен и д’Аршиак предложили Данзасу перевезти Пушкина в город в их карете. Константин Карлович согласился, одновременно категорически отвергнув предложение Дантеса скрыть его участие в дуэли. Утаив от Пушкина, чья это карета, Данзас посадил в неё Александра Сергеевича. Он сел с Пушкиным рядом, и они отправились к центру Санкт-Петербурга.

Около шести часов вечера карета подъехала к дому на Мойке, где располагалась квартира, в которой жил поэт. Дверь кареты открылась, Данзас спустился по ступеньке вниз, на снег.

— Костя, сходи, позови там кого-нибудь, чтобы меня перенесли, — произнес Александр Сергеевич. — Успокой Наташу, если она дома. Скажи ей, что рана не опасна.

Данзас позвонил в колокольчик у входной двери. Через непродолжительное время дверь открылась, он вошел внутрь знакомого ему здания. Через минуту из квартиры выбежали несколько человек. Пушкина осторожно вынесли из кареты. Пожилой дядька-камердинер взял своего барина на руки.

— Грустно тебе нести меня? — спросил его Александр Сергеевич.

Пушкина занесли в дом. Через несколько секунд из квартиры послышался приглушенный стенами здания отчаянный женский крик.

Голографическое изображение на стене погасло. Семеро путешественников сидели, вжавшись в свои кресла, как будто окаменев от только что увиденного. Так продолжалось несколько минут. Никто не мог вымолвить ни слова.

Молчание нарушил Лэймос Крэст:

— Я понимаю,