Анника удивленно уставилась на менеджера, неприятное ощущение усилилось.

– Какой документальный фильм? Который делала Мишель о самой себе?

– Вовсе не обязательно я позволю «ТВ Плюс» показать его. Хватает других охотников, и моя задача позаботиться о выгоде Мишель и заключить договор на наилучших для нас условиях.

– Я думала, она разорвала ваше соглашение, – сказала Анника, ожидая бурной реакции.

Ее не последовало. Фоллин, словно получив пощечину, замер с открытым ртом, собираясь сказать что-то. Постарался быстро восстановить дыхание.

– Если бы ты только знала, как тяжело мне работалось с ней порой, – ответил он наконец. – Мишель могла быть совершенно невыносимой, в какую-то секунду между нами царило полное согласие, и вдруг она резко менялась, разрывала все бумаги, и мне приходилось начинать сначала. Она была капризной, как ребенок, никакой ответственности, только масса требований. – Он отклонился назад и внезапно стал подражать ей, голос его повысился до дисканта: – «Мне это не нравится, Себастьян», «Это ты должен изменить, Себастьян», «Я не выдержу этого, Себастьян». – Затем он снова наклонился вперед. – И еще все эти мужики, – прошипел он. – Мне всегда приходилось прибирать после них. Это только я знаю.

Анника уставилась на Фоллина, пыталась скрыть удивление.

– О’кей, – сказала она. – Кто, по-твоему, застрелил ее?

Он повернул голову в сторону, свет люминесцентной лампы отразился в его очках. На стойке охранника настойчиво звонил телефон. Торе Бранд даже не попытался поднять трубку, ждал ответа Фоллина.

– Кто-то, кого она достала, – сказал Себастьян Фоллин.

Он быстро собрал свои вещи, поднялся и направился к лестничной площадке.

Торе Бранд потянулся к телефону.

Уборка в квартире за выходные, как ни странно, не произошла сама собой. Анника собрала бытовые отходы и устроила сквозняк, прежде чем спустилась с мусором на задний двор.

Работа, газета и все происходившее в ней за последние дни, включая Себастьяна Фоллина с его неприятным рукопожатием, ушло на второй план, уступив место обычным бытовым проблемам.

Пятничная утренняя каша присохла ко дну стоявшей на плите кастрюли, она собиралась залить ее водой вчера вечером, но забыла, не смогла, не захотела.

Сейчас тоже не бросилась разбираться с ней, стояла на пороге детской комнаты, пыталась найти главную суть и логику в представшей ей картинке: детская кроватка Эллен в углу, Калле – со съемной боковиной под окном, резкий сладковатый запах детского кала и кукурузной каши. Смысл ее жизни, человеческого существования. Влажный ветер гулял по комнате, дверь спальни захлопнулась от сквозняка.

Она повернула голову, оперлась лбом о дверной косяк. «Все получится, – подумала она. – Все должно получиться».

Взяла себя в руки, отключила мозг, домашняя работа была легкой частью жизни.

Час спустя все самое трудное осталось позади. Игрушки покоились на своих местах, грязное белье лежало в стиральной машине, мусор исчез в чреве пылесоса, посудомоечная машина жужжала и позвякивала из-за большого количества фарфора. Анника спустилась в магазин, купила молоко, масло, сыр, яйца и зеленый лук, хлеб, рыбу и консервы. Она захватила слишком мало денег с собой, и ей пришлось часть продуктов взять в кредит.

Телефон надрывался за дверью, когда Анника поднималась по лестнице с пакетами. Она опустила их так резко, что яйца разбились, дрожащими руками с трудом попала ключом в замочную скважину.

– Могу я заскочить к тебе?

Она села на пол, уткнулась лбом в руку, щеки горели от разочарования.

– Конечно, можешь, – сказала она Анне Снапхане.

– Какой у тебя грустный голос. Случилось что-то?

Она попробовала засмеяться:

– Я думала, это Томас.

– Извини, – сказала Анна. – Я захвачу бисквиты.

Томас так ни разу и не дал о себе знать за все выходные. Анника даже не знала, когда он собирается приехать домой. Страдала от этого. Тоска по детям физической болью отозвалась в животе.

Она поднялась, убрала еду в холодильник. Тело ныло, словно после тяжелой тренировки. Она сварила кофе, двигаясь как будто во сне. Образ Боссе, репортера «Конкурента», внезапно всплыл у нее перед глазами, ей вспомнилась его бескорыстная доброжелательность.

Звонок в дверь вернул ее к реальности.

Анна Снапхане сунула пакет из кондитерской ей в руки и опустилась на диван, дрожащая и усталая.

– Я чувствую себя как с похмелья, хотя не пила ни капли. Это черт знает что.

Анника налила им обеим кофе, поставила рядом молоко.

– У нас в редакции состоялась встреча, – сообщила Анна и потянулась за пакетом с молоком. – Случившееся вытащило из нас на поверхность все худшее.

Они сидели рядом на диване каждая с чашкой в руке, чувствовали их тепло.

– Нелегко пришлось? – спросила Анника и пригубила ароматный напиток.

Анна громко сглотнула.

– Мариана всегда была религиозной, но до сегодняшнего дня я и представить не могла, что она настоящая фундаменталистка. Просто ужас. У Хайлендера ай-кью как у танка, Фоллин вообще с ума сошел, Карин изображает из себя черт знает кого.

– Себастьян Фоллин приходил к нам в редакцию, – сообщила Анника. – Как раз перед моим уходом. Я так и не поняла, чего он хотел.

Анна ухмыльнулась.

– Позиционироваться, – сказала она. – Рассказать всему миру, что Мишель живет и далее благодаря ему.

Анника помешала кофе в чашке, бросила взгляд в сторону окна, царивший снаружи серый свет затушевал все цвета.

– Кто-то из вас, пожалуй, сделал это, – сказала она.

Анна Снапхане втянула ртом воздух, явно готовая расплакаться:

– Почему люди убивают? Чтобы суметь жить дальше? Анника опустила ложку в чашку.

– Власть, – сказала она. – Люди убивают ради получения власти в самых разных ее видах. Власти над другими людьми, над семьей. Власти, которая дает деньги и политическое влияние… Власть – главный мотив убийств во все времена.

– Зависть, – сказала Анна. – Ревность. Откровенная несправедливость. Каин и Авель.

– Это все тоже в какой-то степени жажда власти, – заметила Анника, изучая серое пространство за окном. – Если я не получу это, то не получишь и ты. Лишить кого-то жизни – крайняя форма посягательства на власть. Конец дискуссии.

– Конец дискуссии, – повторила Анна, – конец присутствия Мишель Карлссон на экране.

– Так вот, когда Себастьян Фоллин приходил в редакцию, – сказала Анника, – я спросила его, кто застрелил Мишель. Если верить ему, это сделал кто-то, кого она достала. Кто бы это мог быть?

Анна пожала плечами: