— Волчья теория, ребята! Волк никогда не выйдет за границы своей территории. Я даже на карте ошибся всего на сто-двести метров. В центре этого квадрата стоит дом, где Макеев напал на мою дочь. Мой дом, где я жил раньше. Лежка! Подумайте сами, мужики! Он не может воспользоваться транспортом, купить что-то в магазине. Скот и на Машу напал только потому, что она хлеб купила!

— Черт, как вспомню… — пробормотал Стариков, растирая виски.

— Питаться он вынужден подножным кормом. Что это может быть? Пищевые отходы, подобранные на помойках, на задворках столовых. Он живет в городе уже длительное время, поэтому у него есть свои места питания, охоты на людей и животных, даже отдыха, как это ни страшно звучит. Или у кого-то есть другие мысли?

— Страсти какие… — как всегда равнодушно пробасил непробиваемый Саморуков. — Только есть тут одно «но».

— Говори.

— Человеческий организм вследствие ряда причин не в состоянии переварить все то, что может дать помойка. Каким бы зверем ни был, но он вынужден питаться человеческой пищей. Причем систематически. Гастрит у него обнаружен, у меня тоже гастрит. Если же я начну питаться отбросами, у меня будет уже не гастрит, а тяжелое биологическое отравление организма, после которого я не только двадцать лет, как Макеев, а и одного дня не проживу. Он живет беспорядочно — чердаки, подвалы. Впрочем, это тоже маловероятно. Ведь за столько лет его хотя бы раз должен был кто-то увидеть и донести. Но ясно, что тварь где-то питается. Кстати, жрет она лучше нас. — Мишка кивнул на скромный ужин Никитина.

— Ну и вывод? Закончи логично.

— Тварь плотно харчуется там, где никого не сможет испугать и чувствует себя в безопасности. — Саморуков помолчал и добавил: — Я думаю, иногда она там и ночует, но постоянная лежка у нее в другом месте. Тут ты прав.

Повисла тишина. Лишь едва слышимое постукивание Саморуковым пальцами по столешнице говорило о том, что процесс мышления в кабинете не прерван. Никитин случайно даже для самого себя натолкнул всех на вполне очевидное. Упырь на самом деле не выходит за границы виртуального квадрата, действует в его пределах.

— Может, он преставился? Сколько можно кровь хлебать? — высказал предположение Саморуков. — Ничто не вечно под луной.

Но Никитин имел свое мнение. Саше не хотелось верить, что все может закончиться. Упырь не мог уйти просто так. Не имел права. Его удел — встреча с Никитиным.

Молчание прервал Саморуков:

— День становится короче.

— Что? — почти в один голос спросили опера.

— День, говорю, все короче и короче. Сегодня утром домой забежал, чтобы Макса покормить, а у меня вовсю радио орет. Как раз погоду передавали, говорят, день идет на убыль. Вот завтра, например, рассвет наступит в шесть часов пятьдесят одну минуту. А сегодня — в шесть сорок восемь. Вот так…

При данном стечении обстоятельств и это могло быть темой для разговора.

— Фонарики возьмите. — Никитин поднялся из-за стола. — Неужели кто-то из вас знает, во сколько сегодня начинается отлив в Красном море? Хватит лясы точить. Едем к моему дому. Когда-то я был там счастлив. Может, и сейчас повезет.

Опера еле держались на ногах. После приезда вместе с Шостаком из Заболоцка они спали по три-четыре часа в сутки, питались по одному, а когда повезет — по два раза в день. Стариков подкармливался у Бородулиной в следственном комитете. В последние дни они странным образом сблизились. Мишка заезжал к родителям. Никитин же, казалось, обрел способность жить без пищи и сна.

— Двадцать три ноль четыре. — Саша увидел, как друзья машинально подняли руки, чтобы сверить часы, и рассмеялся. — Сколько там до рассвета, Михаил?

23:31. 7 часов 20 минут до рассвета

— Не подъезжай ближе, Миша. — Никитин показал рукой на асфальтовый пятачок за два дома до высотки. — Паркуйся здесь.

Опера были похожи на группу квартирных воров. За поясом каждого виднелись фонарики, из карманов торчали перчатки. Самый угрожающий для домохозяев вид имел Саморуков, сжимающий в огромных ладонях рукоятки пневматических ножниц. Последствия недавней контртеррористической операции были таковы, что теперь в подвалы и чердаки не могли попасть не только боевики, но и полицейские с пожарными. Никитин с самого начала решил производить осмотр дома таким образом, чтобы об этом не догадались ни жильцы, ни работники ЖЭУ. Но Мишка, с угрюмым видом показавшийся из чрева машины, был очень похож на злого сантехника, решившего перекусить в квартале все водопроводные и газовые трубы.

— Убери под куртку ножницы, — посоветовал Саша. — А то жильцы нам позвонят!

Через минуту группа уже приближалась к подвалу первого подъезда дома Никитина. Несмотря на поздний час, всю лавочку у входа занимала группа пенсионерок. Понятно, что перекусывать при них замок невозможно. Чтобы его не узнали, Никитин натянул кепку-бейсболку и опустил козырек почти до подбородка.

— Так, бабушки!.. — Саморуков вынул из кармана удостоверение и взмахнул им перед лавкой так же изящно, как Амаяк Акопян — колодой карт. — Санэпиднадзор. Тараканы, муравьи, клопы?

— Замучили, проклятые!..

— Замучили, проклятые!..

— Все понятно, — перебил этот хорал Игорь. — Все по квартирам. Приготовить баночки из-под майонеза и никуда не выходить. Через пять минут начнем разливать.

— Ты чего это сейчас сказал? — поинтересовался Мишка, перекусывая дужку замка на двери подвала.

— Метагексоэпам-два, — нашелся Игорь, включая фонарик.

Провозившись около двадцати минут в темном и сыром подвале, друзья не обнаружили никаких остатков жизнедеятельности человека. Не было ни вещей, используемых в качестве лежанки, ни остатков пищи, ни досок, сложенных в ряд.

— А как вы хотели? — по-отечески заметил Никитин, отряхиваясь. — Сразу, что ли?

Лавка у второго подъезда была пуста, и это давало операм некоторое преимущество во времени. Однако едва Саморуков приложился к скобе, из подъезда вышел мужик. Пыхнув дымком, он принялся разглядывать незваных гостей. Более подозрительной картины представить было трудно, если еще учесть тот факт, что Мишка ножницы спрятать успел, а снять перчатки — нет. Для августа месяца картина странная.

— Вы из ЖЭУ? — помог им мужик.

— Да, — ответил Саморуков. — Мастера ждем. С ключом.

— Давно пора. Когда горячую воду дадите?

— К утру жди, — пообещал Стариков.

Мужик тряхнул головой и ушел.

Подвал второго подъезда напоминал первый, с тем только отличием, что Стариков в глубине огромного помещения обнаружил кабинку с отломанной дверцей. Там на куске картона лежала колбасная кожура, белела скорлупа от яиц и пылились две пустые бутылки из-под вина.

— Не наш клиент, — вздохнул Игорь. — Тварь не пьет.