— Выключи свой музон, козел! — послышалось откуда-то сверху.

Шостак узнал голос соседа. Этот крупный и неуравновешенный человек мог и спуститься. Тогда юнцам несдобровать. Но те, видимо, не были намерены вступать в конфликт. Вместо того чтобы приглушить звук, молодые люди закрыли дверцы, и заработал двигатель.

Спустя некоторое время после того, как стих шум отъезжающей машины, он распахнул подвальное окошко и опустил ногу на трубу отопления, покрытую мягкой изоляцией. Шостак изогнулся, оказался в подвале и тут же ощутил знакомый запах. Он пробивался сквозь все остальные. Так пах Макеев, когда являлся к нему домой.

Шостак остановился и прислушался.

Если Макеев здесь, то все будет кончено уже сегодня. Доктор вынул пистолет из-за пояса и перехватил его поудобнее. Выстрел в подвале никого не разбудит. Но если тварь еще не вернулась, есть смысл подождать. Все будет ясно через сутки. Если Макеев жив, он должен вернуться.

Ближе к рассвету я проверю и чердак

«Ближе к рассвету я проверю и чердак, — решил Шостак. — Часам к пяти. У них в это время сомнамбулический период».

Стараясь не издать ни единого звука, он стал пробираться в темноте меж перегородок.

Шостак знал, куда идет. Он уже дважды бывал в этом углу, приносил пищу твари. На полу, небрежно брошенные друг на друга для удобства во время сна, лежали полуистлевшая фуфайка, женское пальто и рваное одеяло.

Он присел над лежкой, вынул из кармана зажигалку, чиркнул колесиком и осветил угол.

Обертка от пачки печенья. Вскрытая упаковка йогурта.

Шостак поднял упаковку, посмотрел число.

— Вчерашнее… — Он усмехнулся.

«Теперь я точно знаю, что придешь».

Доктор откинул в сторону одеяло. Под ним, поблескивая в тусклом свете зажигалки, лежали женское колечко, цепочка и заколка для волос.

Доктор закинул заколку за трубу. К тому моменту, когда ее обнаружат, пройдет немало лет. Остальное Шостак сгреб и сунул в карман. Во-первых, глупо оставлять золото, во-вторых, не следует вещественными доказательствами привязывать свой дом к убийствам. Ведь ясно как божий день, что проклятая тварь опять кого-то прикончила!

— Он скоро явится, — прошептал доктор. — Не так часто ему удается разжиться едой, а йогурт едва тронут. Он будет помнить об этом все время.

Вдруг за одной из перегородок раздался шелест ткани, и Шостак мгновенно вскинул руку с пистолетом.

Свет электрического фонаря брызнул ему в лицо. Удар приклада автомата раздробил зубы и надорвал губу.

Не в силах держаться на ногах, доктор повалился на грязный пол.

— Лежать, сука! Полиция!..

Удары ногами в пах и голову, последовавшие за этим приказом, судорогой сковали все мышцы. Невозможно было даже думать о том, чтобы сопротивляться. Шостак почувствовал спиной пол и все же нашел в себе силы вскинуть «ТТ». Раздался выстрел. Пуля срикошетила от бронежилета одного из спецов и с треском ударила в потолок.

— Ах ты сволочь! — Другой спецназовец, стоявший рядом, со всего своего двухметрового роста рухнул коленями на грудь доктора.

Шостак почувствовал, как хрустнули его ребра, а легкие мгновенно освободились от воздуха. Словно кто-то поднес их к губам и резко втянул в себя содержимое.

В подвале вспыхнул свет.

Доктор захрипел и поднял прищуренный взгляд. Перед ним стоял Никитин.

«Этого не может быть, — пронеслось в голове доктора. — Какая-то ерунда, дурной сон. Я задремал на лавочке у вокзала и сейчас вижу сон…»

Если так, то пуля не причинит вреда Никитину! А если это явь, то случится то, чего Шостак так желал!

— Будь ты проклят! — Он рывком сбросил с себя противника и направил оружие на Никитина.

Спецназовец опомнился, прижал руку, сжимавшую «ТТ», к земле и с размаху всадил кулак в подбородок Шостака. Тот оскалился и, ощущая на себе тяжесть двух крепких мужиков, впился осколками зубов в плечо противника. Он чувствовал, как чужая кровь смешивалась с его собственной и наполняла рот, не воспринимал боли и все сильнее сжимал челюсти.

Очередной удар прикладом в лицо наконец-то прервал его мертвую хватку. Шостак понял — все кончено. Свет бил ему в лицо. Он отвернулся, захрипел и оскалился.

— Доброй ночи, господин Шостак, — услышал он над своей головой. — Чего это вам не спится?

Доктор сплюнул, отвернулся и заявил:

— Позвони моему адвокату.

— Я так и сделаю. Саморуков, приведи понятых. У нашего парня паспорт на имя Заградского и пара цацек в кармане. Да еще и «ТТ». Полный набор.

— Это все не мое. Я добропорядочный доктор, а ты — грязный мент. Кому поверит суд?

— В отношении добропорядочного доктора Шостака уже дает показания другой добропорядочный доктор — Штилике. Интерпол разрешил мне говорить с тобой в течение суток. Где Макеев?

— Кто это такой?

— Твой бывший пациент.

— Не помню. Нужно поднять архив.

— Понятно. Стариков! Веди его наверх!

Никитин откинулся в кресле и распорядился:

— Миша, прицепи к стене карту города.

— А кнопки есть? — спросил Саморуков, подходя к шкафу.

— Откуда я знаю? — поморщился Никитин. — Если нет, возьми в соседнем кабинете. Кстати, захвати у них и маркер. Я видел, он там точно есть.

Уже который день они питались прямо в кабинете. Когда подходило время обеда или ужина, Саша отправлял одного из оперов в гастроном за кефиром и булочками, а остальные продолжали работать.

Сейчас, пока Саморуков с Игорем пережевывали выпечку, уже ставшую ненавистной, он сидел на столе и смотрел на карту.

— Вот, смотрите, людоеды! — Никитин пометил жирной точкой место на карте. — Здесь совершено убийство Вирта. Здесь — Евы Милешиной. — На карте города появилась вторая точка. — Идем дальше. Здесь Макеев убивает Верника. Что мы имеем?

— Квадрат, — с набитым ртом выдавил Саморуков.

— Треугольник, дятел, — бросил Стариков.

— Он прав, — заметил Никитин. — Квадрат. Четвертая точка — психиатрическая лечебница. ЦПЛ.

— И что мы с этого, как ты говоришь, имеем?

— А ничего, — заметил Мишка. — Большой квадрат мы имеем со сторонами в километр длиной.

Саша, не жалея карту, провел в квадрате две жирных диагонали.

— Ну-ка, студент, напомни мой адрес!..

— Мельникова, дом два, квартира пятнадцать.

— Не новый. Тот, где я жил до развода.

В кабинете воцарилась тишина. Уже не было необходимости произносить адрес вслух.