Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ближайшая запись была на следующую неделю – то есть, весьма скоро, но я быстро согласилась, не дав себе возможности потянуть время и отказаться. Я вернулась к дому и обнаружила бабушку, стоявшую на крыльце со сложенными на груди руками.
– И с кем это ты там беседовала? – спросила она, как всегда, поджимая губы.
– Ни с кем! – ответила я.
– А почему ты так волнуешься?
– Просто так. Ничего. Я пойду наверх, – я разувалась, стараясь не отводить взгляда от своей обуви.
– Хм. Думаешь, мне обязательно смотреть тебе в глаза, чтобы понять, что ты врешь? – сказал она, потом хмыкнула и ушла в кухню.
КОРГИ
Дарси:
Квини, как дела у тебя? Я соскучилась!
Чески:
Да, детка, ты обычно так долго не молчишь
Квини:
Привет
Квини:
Я так себе
Квини:
Но справлюсь
Дарси:
Отдыхай! Тебе некуда спешить!
Квини:
Мне есть куда спешить.
Мне так давно плохо.
Я хочу, чтобы стало лучше. Хочу быть нормальной
Дарси:
У тебя много чего случилось, Квини. Это все нужно переварить. Но ты справишься!
Квини:
Наверное
Чески:
Детка, я знаю, что это безумие, но ты совсем скоро придешь в себя. Поверь. А пока ты ничего не пропускаешь. Я даже не ходила на свидания за это время, так что новых историй нет
Квини:
Ха
Квини:
Я, наверное, ненадолго выпаду из обоймы, если вы не против. Я с вами беседую и вспоминаю, что от той Квини, с которой вы дружили, осталась одна оболочка
Дарси:
Ты наша Квини! Тебе не нужно специально быть какой-то, чтобы мы тебя любили. Отдыхай. Мы всегда рядом. Обнимаю
Чески:
Точно. Согласна с Дарси. Люблю тебя
Той ночью, как и следующей, я не спала, раздумывая, как бы сообщить бабушке и дедушке, что я собралась к психотерапевту. Врать мне не хотелось; поскольку я жила у них, то каждая секунда моего времени была ими обдумана, рассчитана и записана.
Утром в пятницу, после завтрака, я решила, что сообщу бабушке после того как схожу до почтового ящика, чтобы отправить дедушкино письмо, а уж потом, исходя из ее реакции, подумаю, как обо всем сообщить деду.
* * *
– Я слышала, как ты ночью свалилась с кровати, – крикнула бабушка из кухни, когда я спускалась утром вниз.
– Извини, – отозвалась я. – Это уже второй раз за неделю. Может, мне подушки по полу разложить?
– Даже не думай ничего перекладывать с кровати на пол! – предсказуемо ответила она. – И что это такое?
– Где? – спросила я, входя в кухню. Она сидела за столом, сложив руки с начальственным видом.
– Халат запахни, тут дедушка, – проворчала она, кладя руки на стол и толкая ко мне какой-то конверт.
Я взяла его и увидела логотип больницы. Не дочитав, я принялась оправдываться.
– Ты решила нас всех опозорить? – спросила она. Глаза ее пылали огнем.
– Нет, но мне ведь нужна помощь, разве нет? – спросила я. – И вообще меня направили на консультацию, я не просила, потому что знаю, что надо быть сильной и справляться с трудностями, но…
Как-то не очень убедительно.
– Ты хоть знаешь, как мне бывает больно? – бабушка хлопнула ладонью по столу. – Ты хоть знаешь, сколько боли я пережила в юности, и в молодости, и после? Ты хоть знаешь, что мне сказала бы мать, твоя прабабушка, если б я ей заявила, что мне нужен психотерапевт? Ты с ума сошла?
– Я не знаю, что ответить, – сказала я. – Мне надо с кем-то поговорить, бабушка. Мне плохо, на меня давит этот груз, я потеряла работу, я нездорова.
– Всем плохо! Глянь на маму, живет в хостеле, тот тип ей жизнь сломал, бил, деньги забрал! И чо, она пошла к психотерапевту? А ты без работы, потому как сама виновата, в руки себя взять не можешь! Ты никуды не пойдешь!
– Значит, мне, наверное, стоит отсюда уехать и…
– И куды ж ты пойдешь? Чо, к маме, али к папке, он там на Ямайке с молодухой кутит? И Мэгги тебя не взять. Вот и сиди тут, в нашем дому.
У бабушки прорезался такой суровый акцент, что я с трудом понимала ее речь.
– Раз так, я буду жить у друзей, – ответила я. – Бабушка, я тебя никогда ни о чем не прошу, и я никогда не позорила свою семью! – я пыталась говорить спокойно, чтобы не злить ее еще больше. – Я первая в нашей семье закончила школу, получила высшее образование, нашла полноценную работу…
– Да! И первая собралась к психотерапевту! – бабушка снова хлопнула по столу. – Я все сказала. Никуды не пойдешь!
Она сложила руки на груди.
– И точка!
Разговор был окончен.
– Что у вас происходит, Вероника? – в кухню вошел дедушка, оставляя на линолеуме следы от трости. – Что заставляет тебя разговаривать на таком патуа и ломать наш стол?
– А вот пусть тебе внучка расскажет, – хмыкнула бабушка, вставая из-за стола. Она подошла к раковине и сначала так рьяно мыть посуду, что капли воды взлетали до потолка.
– Ну? – спросил дедушка и посмотрел на меня. Я нервно глотнула и подала ему письмо. Он взял его и медленно изучил. У меня сердце выскакивало из груди.
– Я не взял очки, Квини. Что тут написано?
Он отдал письмо мне.
– Это назначение на прием, – пискнула я.
Он уставился на меня. Я ни разу не видела, чтобы он так внимательно относился к чему-либо, кроме новостных выпусков, и это меня пугало.
– Какой прием? – спросил, наконец, он.
– У психотерапевта. Поговорить со специалистом. Потому что…
Он поднял руку, и я замолчала, едва дыша.
– Ну и пусть себе идет, – сказал он бабушке. Она немедленно прекратила возиться с посудой, но так и продолжала глядеть в раковину. – Может, если бы мы научились вовремя говорить о своих проблемах, нам не пришлось бы тащить на плечах это тяжелое бремя до самой смерти.
Он развернулся и пошел прочь, демонстративно стуча тростью по полу.