Зачем ей это? Она что, решила побыть мисс Хани из «Матильды»[15], или как?

Я глубоко вздохнула и подумала, что впереди меня ждут несколько очень трудных недель.

* * *

Когда ничем не занят, время бежит очень медленно. После всех бытовых дел я, как и полагается, приняла ванну и ушла спать в десять часов вечера. Я хотя бы снова стала нормально высыпаться, что хорошо, поскольку подъем у меня до сих пор в семь утра. Сегодня понедельник, по понедельникам у меня консультации, и сегодня мы встречались с Джанет уже пятый раз.

Лечение мое шло не в таком волшебном режиме, как я надеялась. Храни господь наш Минздрав, потому что если бы мне пришлось оплачивать терапию из своего кармана, я бы обанкротилась, не пройдя и половины курса. Во время наших сессий в крохотной квартирке в Голдерс-Грин еще в самом начале мы повоевали за антидепрессанты (я против, поскольку боюсь, что превращусь в зомби, а Джанет – за, поскольку их успокоительный эффект помог бы мне в терапии), поговорили о моих отношениях с друзьями (я завишу от их мнения в оценке своих мыслей и действий), о случайном сексе (я завишу от него в оценке своего тела и уровня контроля), о Томе (о том, как сильно я зависела от него и как сильно меня это пугало, что привело к наплевательскому отношению к себе), о моем отце (от которого я абсолютно не зависела, и поэтому теперь отношусь к мужчинам как к расходному материалу – хотя я не то чтобы в восторге от этого фрейдистского связывания отцовского образа с сексуальным поведением). Мы выяснили, что я не люблю держаться за руки и обниматься, потому что мне некомфортно в атмосфере любви и физической нежности; я боюсь, что их у меня отнимут, и я останусь одна. Я даже не представляла, сколько всего творится в моей маленькой голове. И хотя я надеялась этого избежать, на этой неделе нам пришлось поговорить о моей маме.

– Что ж. Вас растила мама? – спросила Джанет, откладывая в сторону блокнот и ручку.

– Да, – кивнула я. – До моих шести лет мы жили с бабушкой и дедушкой. А потом переехали в свой маленький домик. А потом она познакомилась с мужчиной, и мы поселились у него.

– Этот мужчина стал ее партнером?

– Рой. Да, Рой, – сказала я и глотнула воды, потому что у меня пересохло в горле.

– Этот Рой – вы с ним подружились? – Джанет поерзала в кресле.

– Нет, – быстро ответила я.

– Расскажите, – попросила Джанет, слегка сводя брови.

– Когда он не орал на меня, то делал вид, что меня нет, – сказала я, вздохнув. – Не знаю, может, это и не важно. У него был чистый дом, с садом, он отлично готовил…

– Когда ребенок взрослеет, а на него либо кричат, либо игнорируют, это очень сильно влияет на развитие, так что не стоит обходить вниманием этот факт, – сказала Джанет. – Квини, могу ли я спросить, какими были его отношения с вашей матерью?

– А что? – на меня снова накатила паника. Как обычно.

– Любая детская травма обязательно даст о себе знать во взрослом возрасте, – сказала Джанет, снова меняя позу.

– Но я – не моя мама, – ответила я.

– Но если вы наблюдали, как вашей матери причиняют боль, это не могло на вас не повлиять, – объяснила Джанет. – До нынешнего момента я позволяла вам избегать этой темы, но сейчас пришло время коснуться и ее тоже.

– Мне станет легче, если мы ее обсудим? – спросила я.

– Не сразу, – сказала Джанет. – Но это важно проговорить.

У меня кружилась голова. Я подождала, когда это прекратится, и начала рассказывать.

– Моя мама всегда была хорошей, – сказал я. – Она очень спокойная, очень добрая. Наивная. Не слишком сообразительная и очень доверчивая.

Я перебрала все ее положительные качества, которые с детства сохранила в памяти.

– Когда она познакомилась с Роем, у нее никого не было после моего отца. Ничего похожего на отношения, – я глотнула еще воды. – Мы с мамой жили вдвоем в крохотном доме в Митчаме. Я помню, как мы друг друга обожали. Я без нее не могла и шагу ступить, как и она без меня. У нас с мамой был собственный маленький мир.

По мне побежали мурашки. Как давно я не вспоминала об этом.

– Потом появился Рой. Подлый. Хитрый и подлый, – я непроизвольно вцепилась ногтями в собственную ладонь. – У него был сильный ямайский акцент. Такой махровый, что я его даже не всегда понимала, а он смеялся надо мной. Называл меня Баунти…

– Баунти? – перебила Джейн.

– Как шоколадку. Белая внутри, – сказала я. – А черная снаружи.

Джанет печально покачала головой.

– Это очень печально. Продолжайте.

– Я перестала с ним разговаривать, надеясь, что если ничего не говорить, то он перестанет ко мне цепляться, но он находил способ меня достать. Портил мои вещи, врал маме, что я ему хамлю, краду, выгонял меня спать в машину.

Я делилась тем, о чем не собиралась рассказывать никому и никогда.

– В итоге он вообще перестал ко мне обращаться, разве что будил в школу или давал команду «отбой». Они разговаривали только между собой, – прохрипела я, попила воды и продолжила. – А через пару лет, я уж не помню, сколько мне тогда было, он продал наш с мамой дом, забрал все деньги и купил новый. Мы переехали туда – в тот самый дом с садом, на котором не должно было быть ни единого пятнышка – в общем, переехали. Извините, – я остановилась, – я не заболталась?

Джанет покрутила головой.

– Так вот. Он начал ей изменять. Она знала, даже я все понимала. Он пропадал на все выходные, а когда возвращался, мама не говорила ни слова, потому что не хотела раскачивать лодку – ей, наверное, было важно иметь постоянного партнера. Правда, однажды она что-то ему сказала и потом пришла ко мне с фингалом под глазом и разбитой губой.

Я посмотрела на свою ладонь. Ногти вонзились в кожу до крови.

– Мне очень жаль вас, Квини. Вы сказали, что мама пришла к вам – куда именно пришла? – озадаченно нахмурилась Джанет.

– Я какое-то время жила в отдельной квартире, – ответила я. Отступать было некуда. – По большей части одна. Она иногда забегала ко мне. Это было недолго, несколько месяцев буквально. Я вполне могла о себе позаботиться. Меня все утраивало.