— И вообще я здесь еще не закончила! — Поджав губы, Мэв решительно вздернула подбородок.

Муж Мэв Ливингстон глядел на нее с сотни экранов разом и молчал. И со смесью восхищения и раздражения качал головой. Он женился на ней за независимость и твердый характер, любил ее за это, но жалел, что не в силах — хотя бы один этот раз — в чем-то ее убедить.

— Что ж, я никуда не денусь, малышка, — сказал он наконец. — Дай нам знать, когда будешь готова.

И на том он начал тускнеть.

— У тебя есть какие-нибудь соображения, как мне его найти? Моррис?

Но картинка сменилась, лицо мужа исчезло, и теперь по телевизорам показывали погоду.

Толстый Чарли встретился с Дейзи в «Дим-Сум», тускло освещенном ресторанчике крошечного лондонского чайна-тауна.

— Хорошо выглядишь, — сказал он.

— Спасибо. Но чувствую себя скверно. Меня сняли с дела Грэхема Хорикса. Теперь это развернутое расследование убийства. Надо думать, мне еще повезло, что я так долго им занималась.

— Но если бы ты им не занималась, — попытался он ее ободрить, — упустила бы возможность меня арестовать.

— И это тоже. — У нее хватило такта сделать удрученное лицо.

— Есть зацепки?

— Даже если были бы, я все равно не могла бы тебе рассказать. — К их столу подвезли маленькую тележку, и Дейзи выбрала с нее несколько блюд. — Есть теория, что он бросился с Ла-Манш с парома. Последнее, что он купил по своей кредитной карточке, был билет в Дьепп.

— По-твоему, это вероятно?

Подхватив палочками с тарелки клецку, она забросила ее в рот.

— Нет. Я бы сказала, он сбежал куда-то, с кем у нас нет договора об экстрадиции. Скорее всего в Бразилию. Убийство Мэв Ливингстон, возможно, было экспромтом, но все остальное слишком уж тщательно продумано. У него была разработанная система. Деньги отправлялись на счета клиентов. Грэхем снимал свои пятнадцать процентов плюс посылал от имени клиентов распоряжения, чтобы еще больше забирали с оставшейся суммы. Уйма чеков из-за границы вообще не попала на счета клиентов. Просто удивительно, как ему так долго все сходило с рук.

Толстый Чарли жевал рисовую тефтелю с какой-то начинкой.

— Кажется, ты знаешь, где он.

Дейзи застыла с клецкой во рту.

— Ты как-то странно сказала про Бразилию. Будто уверена, что его там нет.

— Это полицейское расследование. И, боюсь, мне придется воздержаться от комментариев. Как поживает твой брат?

— Не знаю. Кажется, уехал. Когда я вернулся домой, его комнаты не было на месте.

— Его комнаты?

— Его вещей. Он забрал свои вещи. И с тех пор от него ни слуху ни духу. — Толстый Чарли отпил жасминового чая. — Надеюсь, с ним все в порядке.

— А что такого с ним может случиться?

— Ну, у него та же фобия, что и у меня.

— Ах да, из-за птиц. Ну да, ну да. — Дейзи сочувственно кивнула. — А как невеста и будущая теща?

— М-м-м… Не сказал бы, что эти определения в настоящий момент подходят.

— А-а…

— Они уехали.

— Из-за твоего ареста?

— Насколько мне известно, нет.

Она поглядела на него как сочувствующий, но проказливый эльф.

— Мне очень жаль.

— В настоящее время у меня нет работы, нет девушки и — благодаря твоим в основном усилиям — соседи уверены, что я наемный убийца мафии. Кое-кто стал переходить через улицу, лишь бы со мной не встречаться. С другой стороны, малый, в чьем киоске я покупаю газеты, хочет, чтобы я проучил парня, который обрюхатил его дочку.

— И что ты ему сказал?

— Правду. Но, кажется, он мне не поверил. Подарил мне пакет чипсов с луком и сыром и пачку мятных лепешек и сказал, что, когда я сделаю работу, получу еще.

— Пройдет.

Толстый Чарли вздохнул.

— Чертовски неловко.

— Но все-таки не конец света.

Счет они поделили пополам, и со сдачей официант дал им два счастливых печеньица.

— Что в твоем? — поинтересовался Толстый Чарли.

— «Упорство себя оправдает», — прочла Дейзи. — А у тебя?

— То же самое, — сказал он. — Старое доброе упорство. — Смяв свое «счастье» в горошину, он уронил ее в карман и проводил Дейзи до метро на Лейчестер-сквер.

— Похоже, у тебя сегодня счастливый день, — заметила Дейзи.

— То есть?

— Кругом ни одной птицы.

Стоило ей это произнести, и Толстый Чарли сообразил, что она права. Не было ни голубей, ни скворцов. Даже воробьев не было.

— Но ведь на Лейчестер-сквер всегда полно птиц!

— Не сегодня, — улыбнулась Дейзи. — Может, они заняты в другом месте?

Они остановились у входа в метро, и на краткое, глупое мгновение Толстый Чарли решил, что она вот-вот поцелует его на прощание. Но нет. Дейзи просто улыбнулась и сказала «Удачи», а он несмело помахал, сделал эдакое робкое движение рукой, которое можно принять за махание, а можно — за непроизвольный жест. Но она уже сбежала по ступенькам и скрылась из виду.

Толстый Чарли двинулся через Лейчестер-сквер, направляясь к Пиккадилли-серкус.

Достав из кармана полоску бумаги из счастливого печенья, он ее развернул. «Встречаемся под Эросом», — говорилось там, а ниже рисунок наспех: закорючка в виде звездочки, которую при некотором усилии можно было принять за паучка.

На ходу Толстый Чарли обшаривал взглядом небо и окрестные здания, но не видел никаких пернатых, что само по себе было странно, ведь в Лондоне птицы повсюду.

Сидя под статуей, Паук читал «Ньюс-уорлд». Услышав шаги Чарли, он поднял глаза.

— На самом деле это не Эрос, знаешь ли, — сказал Толстый Чарли. — Это статуя Христианского Милосердия.

— Тогда почему она голая и держит в руках лук и стрелы? Такое христианским милосердием не назовешь.

— Я только пересказываю, что читал, — пожал плечами Толстый Чарли. — Где ты был? Я за тебя волновался.

— Со мной все в порядке. Просто держался подальше от птиц, пытаясь разобраться что к чему.

— Ты заметил, что сегодня никаких птиц не видно? — спросил Толстый Чарли.

— Заметил. Не знаю, что и думать. А я крепко думал. Знаешь, что-то в этой истории дурно пахнет.

— Для начала все, — сказал Толстый Чарли.

— Нет. Я не то хотел сказать. Есть что-то неправильное в том, что Птица пытается нам навредить.

— Ага. Неправильно. И очень, очень нехорошо. Сам ей скажешь или лучше я?

— Неправильно, да не так. Неправильно, как… Ну сам посуди. Ведь если забыть о Хичкоке, птицы не самое удачное оружие. Они, конечно, крылатая смерть для насекомых, но плохо экипированы, чтобы атаковать людей. Птицы же за миллионы лет привыкли, что люди скорее всего первыми их съедят. Они ведь инстинктивно держатся от нас подальше.