тот день вернуться к отцу из слабости, оттого, что не хотела быть одна. Оттого, что не знала, как его оставить, — и не хотела этого. Но сейчас, в этот самый миг, я понимаю маму куда лучше. Понимаю, что она вернулась, потому что изо всех сил надеялась найти хотя бы слабый след, указывающий в противоположном направлении, ухватиться за мельчайшую крупицу доказательства, способную опровергнуть тот факт, что она полюбила чудовище. А когда ничего не нашла, ей пришлось взглянуть на себя саму, сурово и трезво. Задать себе те же самые вопросы, что бурлят сейчас у меня в мозгу и душат меня так же, как, должно быть, душили ее.

Ей пришлось признать, что она действительно полюбила чудовище. А раз так… то сама-то она кто?

Я чувствую, что машина останавливается. Снова смотрю в окно: мы в глубокой чаще; единственный просвет между деревьев — неглубокий заболоченный ручеек, ведущий, надо полагать, к водоему покрупней.

— Приехали, — говорит Патрик, глушит мотор и кладет ключи к себе в карман. — Вылезай.

— Куда приехали? — спрашиваю я, стараясь, чтобы это прозвучало беззаботно.

— Увидишь.

— Патрик, — говорю я, но он уже снаружи, обходит машину и открывает для меня дверцу. То, что прежде показалось бы рыцарственным жестом, сейчас выглядит зловеще, словно он заставляет меня выйти против воли. Я неохотно принимаю его руку, выбираюсь наружу и морщусь — Патрик захлопывает дверцу у меня за спиной. Сумочка, телефон и баллончик остаются внутри.

— Закрой глаза.

— Патрик…

— Закрой.

Я подчиняюсь и вслушиваюсь в окружающую нас абсолютную тишину. Он их сюда привез? Обри и Лэйси? Он здесь это сделал? Место подходящее — далеко отовсюду и надежно укрытое. Он ничего тебе не сделает. Я слышу, как вокруг нас жужжат комары, как на отдалении шуршит листьями какое-то животное. Не тронет тебя. Я слышу шаги — это Патрик возвращается к моей машине, открывает багажник и что-то оттуда достает. Он ничего тебе не сделает, Хлоя. Я слышу глухой удар — то, что он достал, упало на землю. Теперь Патрик идет ко мне и что-то несет с собой. Я слышу, как оно царапает по земле. Металлическое царапанье.

Лопата.

Я резко разворачиваюсь, готовая кинуться в лес и там спрятаться. Готовая заорать во всю глотку, надеясь, что, как это ни маловероятно, поблизости кто-нибудь окажется. Кто-нибудь меня услышит. Кто-нибудь сумеет помочь. Встретившись со мной взглядом, Патрик удивленно таращит глаза. Он не ожидал, что я повернусь. Не ожидал, что стану сопротивляться. Я смотрю на то, что он держит в руках, на зажатую в ладонях длинную рукоять. Я вскидываю вверх руки, чтобы отразить удар, уже прицельней гляжу на то, что он держит, и обнаруживаю… что это не лопата.

А весло.

— Думал, нам стоит покататься на лодке, — говорит Патрик, кося глазами на воду.

Я поворачиваюсь и смотрю в небольшой просвет между деревьями; за ним виднеется болотистая водная поверхность. Рядом — наполовину скрытый кустами деревянный стеллаж, на нем — четыре каноэ, покрытые листьями, пылью и паутиной. Я выдыхаю.

— Это место не так просто найти, но лодки здесь всегда были. — Шагнув ближе, Патрик протягивает весло мне. Я хватаюсь за рукоять, чувствую руками его вес. — Их можно брать совершенно бесплатно, только весло нужно свое. В мой багажник оно не влезает, так что я утром взял твои ключи и загрузил его к тебе.

Я всматриваюсь в Патрика. Если он собирался использовать эту штуку в качестве оружия, зачем отдавать ее мне? Смотрю на весло, потом снова на лодки, на неподвижную воду, на безоблачное небо. Бросаю взгляд на машину — как я понимаю, мой единственный способ отсюда выбраться. Но ключи у него в кармане, а иначе домой не попасть. Тогда я решаю — раз он умеет притворяться, чем я хуже?

— Патрик, — говорю я, понурив голову. — Патрик, прости. Не знаю, что на меня нашло.

— Ты просто перенапряглась, Хлоя. И у тебя были на то причины. Потому-то мы сюда и приехали. Я помогу тебе расслабиться.

Я смотрю на него, все еще сомневаясь, стоит ли ему верить. Поток доказательств, обрушившийся на меня за несколько часов, игнорировать трудно. Цепочка, запах духов, и как Купер смотрел на него в «Риверсайде», будто ощущая то, что я сама почувствовать не могла, — нечто мрачное, зловещее… Предостережение от мамы. Как он вчера ухватил меня за руку, прижав к дивану; как сегодня утром командовал мной, дразнил ключами…

Но есть ведь и другое. Он поставил охранную сигнализацию. Отвез меня к маме в «Риверсайд», организовал ту вечеринку, запланировал, чтобы сегодняшний день мы провели вместе. Ровно те самые романтические поступки, которые Патрик совершал с нашей самой первой встречи, когда отобрал у меня тяжелую коробку и поставил себе на плечо. Те самые жесты, которые я надеялась отныне наблюдать до конца наших дней. Видя его виноватую улыбку, я сама не могу не улыбнуться — вот она, сила привычки — и в этот самый момент решаю: даже если Патрик и способен причинять боль другим, я еще не могу поверить, что он причинит ее мне.

— Ладно, — говорю. — Ладно, давай попробуем.

Улыбка Патрика делается шире, он спешит к стеллажу и снимает с деревянных жердей одно каноэ. Волочит его по земле, потом стряхивает с него мусор, собирает наросшую внутри паутину и спускает на воду.

— Дамы вперед. — Он предлагает мне руку. Я позволяю взять себя под локоть, неуверенно шагаю в лодку, она уходит из-под ног, я инстинктивно хватаюсь за его плечо, и Патрик помогает мне усесться. Убедившись, что я разместилась, отталкивает лодку и запрыгивает на сиденье у меня за спиной. Я чувствую, что мы плывем.

Когда мы оказываемся на большой воде, у меня от окружающей красоты дух захватывает. Река медленная и неторопливая, тут и там из мутной воды торчат кипарисы; их узловатые стволы похожи на готовые вцепиться пальцы. Солнечный свет стекает по занавесям испанского мха миллионами крохотных подмигивающих искорок, лягушачий хор что-то распевает в унисон влажными горловыми голосами. По водной поверхности лениво плывут водоросли. Уголком зрения я замечаю медленно движущегося аллигатора; его маленькие глазки наблюдают за цаплей, которая вдруг поднимается на тонких ногах, хлопает крыльями и исчезает в безопасности ветвей.

— Замечательно здесь, правда?

Патрик позади меня неторопливо гребет, шуршание воды о борта каноэ начинает меня убаюкивать. Я не отвожу взгляда от аллигатора, молчаливого наблюдателя, спрятавшегося на самом видном месте.

— Великолепно, — говорю. — Мне это место напоминает о…

Я осекаюсь, неоконченная мысль тяжко повисает в воздухе.

— Напоминает о Бро-Бридже. Но… в хорошем смысле. Нас с Купером иногда возили