в состоянии оставаться с Патриком в одном доме ни минутой дольше, чем необходимо. Там, в лодке, чуть покачиваясь на воде и глядя издалека на «Кипарисовое ранчо», я наконец позволила себе испугаться. Не просто подозревать, но бояться. Бояться человека, который сидел совсем близко от меня, достаточно близко, чтобы дотянуться до моей шеи. Бояться жить под одной крышей с чудовищем — которое пряталось на самом видном месте, подобно скользящему по водной глади аллигатору. Подобно моему отцу двадцать лет назад. Теперь мою совесть грызли не только ожерелье, недоверие Купера, мамино предупреждение, но еще и это. Связь со мной еще одной мертвой девочки — со мной и с Патриком. И точно так же, как я хранила от Патрика свои секреты, в этот миг я твердо осознала, что и он прячет от меня свои. Купер прав — мы друг друга не знаем. Мы обручены и собираемся пожениться. Мы живем под одной крышей, спим в одной постели. Но мы с этим человеком чужие друг другу. Я его не знаю. И не знаю, на что он способен.

— Голова разболелась, — сказала я ему тогда, и не то чтобы напрямую солгала. На меня волнами накатывала тошнота, пока я смотрела на отдаленное здание, на пустые кресла, которые словно раскачивали призрачные ноги. Я гадала, было ли тогда на Обри ожерелье, то самое, которое сейчас спрятано где-то у меня дома. — Давай вернемся?

Патрик у меня за спиной ничего не ответил, и я спросила себя, о чем он сейчас думает. Зачем он вообще меня сюда привез? Посмотреть, как я отреагирую? Для него это часть забавы — поманить меня правдой, но так, чтобы я не смогла дотянуться? Или он меня предупреждает? Знает ли он, что я знаю? Я вспомнила про разговор с Аароном, как он предположил, что «Кипарисовое кладбище» может иметь какое-то особое значение. Я могла бы и раньше догадаться. Впервые я увидела Обри на «Кипарисовом ранчо», а тело ее нашли на «Кипарисовом кладбище». Сначала я не обратила внимания — для наших мест название совершенно обычное, — но после того, как тело Лэйси обнаружилось рядом с моим офисом, это уже не похоже на совпадение. Слишком уж все точно рассчитано, чтобы оказаться случайностью. Патрик что, хотел, чтобы я узнала Обри, когда ее найдут? Или у него достаточно самоуверенности, чтобы показать мне очередную деталь головоломки и ожидать при этом, что уже начавшую формироваться картинку я так и не увижу?

— Патрик?

— Да, конечно. — Голос негромкий, обиженный. — Конечно, давай вернемся. Хло, с тобой все в порядке?

Я кивнула и заставила себя отвести глаза от дома, чтобы взглянуть на что-нибудь еще. На что угодно еще. В молчании мы подгребли обратно к машине и отправились домой. Патрик с плотно сжатыми губами не отрывал глаз от дороги, а я, упершись головой в боковое стекло, массировала себе виски. Когда мы подъехали к дому, я что-то пробормотала насчет поспать, удалилась в спальню, заперла дверь и улеглась в кровать.

— …Слушай, Мел, — я поднимаю глаза на ассистентку. — Можно задать тебе вопрос? Про ту вечеринку?

— Конечно. — Улыбнувшись мне, она присаживается напротив.

— Патрик в котором часу туда приехал?

Она прикусывает изнутри щеку и задумывается.

— Если честно, немногим раньше тебя. Первыми там были мы с Купером и Шэннон. Патрик задержался на работе, так что это мы всех остальных впустили, а он минут за двадцать перед тобой подъехал.

Я снова чувствую знакомый болезненный укол у себя в груди. Купер попытался преодолеть собственные чувства. Постарался приехать туда ради меня, несмотря ни на что — или, может, именно поэтому. Я представила себе, как он стоит в дальнем углу гостиной, скрытый за толпой. Видит, как я кричу, как запускаю руку в сумочку и принимаюсь там яростно рыться. Как Патрик кладет руки мне на талию, ведет внутрь, раздвигая гостей. Купер всего этого наверняка просто не смог выдержать. Не смог смотреть, как Патрик, сверкая белозубой улыбкой, манипулирует мной и добивается послушания. Поэтому еще до того, как я смогла его увидеть, он развернулся и потихоньку ускользнул во двор, где и остался наедине с пачкой сигарет. Дожидаясь меня. Удивительно, как я этого раньше не поняла — вероятно, мое упрямство виновато. Мой эгоизм. Хотя теперь очевидно, что Купер был там ради меня, в той же незаметной манере, как и всегда — как и на фестивале раков, когда его голова появилась среди моря прочих лиц и он отделился от толпы. Когда он нашел и утешил меня, оставшуюся в одиночестве.

— Хорошо, — говорю я, пытаясь сосредоточиться. Пытаясь вспомнить тот день в подробностях. Лэйси вышла из моего офиса в шесть тридцать, я — ближе к восьми, поскольку сохраняла запись консультации, наводила в кабинете порядок и отвечала на звонок Аарона. Потом еще заехала в аптеку и дома оказалась, наверное, где-то в восемь тридцать. У Патрика было два часа, чтобы схватить Лэйси рядом со зданием офиса, отвезти туда, где он ее держал, прежде чем бросить за мусорным баком, и вернуться домой раньше меня. Могло ли все быть именно так? — А что он делал, когда приехал?

Мелисса ерзает на стуле, закидывает ногу на ногу. Она обеспокоена даже больше, чем когда вошла, поскольку понимает, что в вопросах заключено нечто очень личное.

— Поднялся наверх освежиться, я так думаю, принял душ и переоделся. Сказал, что весь день был за рулем. А вниз спустился, когда мы уже увидели твои фары совсем рядом с домом. Наполнил несколько бокалов… ну, тут ты и вошла.

Я киваю и снова улыбаюсь, чтобы она почувствовала мою благодарность за информацию, хотя внутри мне хочется орать. Я отчетливо помню тот момент. Людское море расступилось, и из толпы появился Патрик. Подошел ко мне с бокалами в руках, обнял рукой за талию, притянул к себе, и по всему моему скованному паникой телу прокатилась волна облегчения. Помню пряный запах его геля для душа, белоснежную улыбку. Помню, как чувствовала себя счастливой, чертовски счастливой — в этот самый момент с ним рядом. Но теперь… я не могу не задаться вопросом, что же именно он делал непосредственно перед тем. Может быть, мылом пахло так сильно оттого, что он намеренно мылился посильней, чтобы отбить другой запах. Может быть, одежда, которую он переменил, уже не у нас дома — он выбросил ее где-то у дороги или даже сжег, чтобы устранить следы собственного преступления. Когда наши нагие и сплетенные тела лежали той ночью в постели, были ли на нем ее