— Согласен на все сто, приятель, — рассмеялся он. — Сегодня вечером ты был бесподобен.

Зеке поклонился и выразительно закатил глаза.

— Понимаете, масса и миссис, я — всего лишь бедный ниггер, и некоторые не считают меня человеком уже по этой причине.

Отец больно ткнул его локтем под ребра.

— Прекращай эти разговоры, парень.

— Прости, папа. Я всего лишь пытаюсь соответствовать тому стереотипу, которого белые люди придерживаются в отношении нас, ниггеров.

— И не называй нас «ниггерами», — с неодобрением заметил отец. — Ты чернокожий и должен гордиться этим.

Отец Зеке, Лемюэль Пенн, служил сержантом в армии во время Первой мировой. Угодившая в бедро пуля наградила его легкой хромотой. Днем он работал в скобяной лавке в Гарлеме. Зеке и восемь его братьев и сестер хорошо учились в школе, а сам Зеке стал первым чернокожим студентом академии Пегги Перельман. Кое-кто из родителей в знак протеста забрал оттуда своих детей, но их места тут же заняли другие.

Несмотря на то что Зеке был блестящим исполнителем, Конрад Абель пошел на большой риск, нанимая восемнадцатилетнего чернокожего парнишку для такой заметной роли в шоу для белых. Но рецензии оказались положительными, и Зеке Пенн превратился в триумфатора. Конечно, «Розам алым» было далеко до «Плавучего театра», знаменитого мюзикла, написанного Джеромом Керном и Оскаром Хаммерштейном, но история двух состоятельных людей средних лет, роли которых исполняли Эрик Каррингтон и Патриция Питерс, и их детей — Герби и Анны, пытавшихся помирить их, задела чувствительные струны в душах обитателей Нью-Йорка. Даже если сами они избежали подобной участи, у многих были знакомые, потерявшие все, и поход в театр становился отдохновением от повседневности. Здесь можно было посмеяться над богачами, решающими свои не слишком важные проблемы в пятизвездочном отеле. Гастроли спектакля «Розы алые» были расписаны на шесть месяцев вперед, и ожидалось, что они будут продолжаться еще как минимум год.

Зеке отправился переодеваться для третьего, заключительного акта, и Анна с Герби последовали его примеру. Перед зеркалом на своем туалетном столике Анна обнаружила большую коробку шоколадных конфет от «Дэйнтиз» с открыткой, на которой было написано: «Поздравляю с Рождеством, Анна. С любовью, Эрик», и совсем маленькую коробочку от Патриции — та славилась своей скупостью. Здесь были и подарки от других членов труппы, за исключением Зеке. Анна купила ему белый шелковый шарф с длинной бахромой.

Раздался стук в дверь, и она крикнула:

— Войдите!

Дверь отворилась, но никто не вошел. Анна увидела высокую и статную фигуру Лемюэля Пенна, застывшего в коридоре. Он слегка поклонился ей, но в этом приветствии не было подобострастия.

— Зеке хотел бы знать, не обидитесь ли вы, если он сделает вам подарок к Рождеству, — учтиво проговорил мужчина.

Анна с изумлением смотрела на него.

— Чего ради я должна обижаться?

— Некоторые женщины на вашем месте отреагировали бы именно так. — В его глазах промелькнула укоризна, словно он хотел сказать ей о том, что она не может не знать об оскорблениях и унижениях, которым он сам, его сын и все люди черной расы подвергаются ежедневно.

— А я не стану, — решительно ответила Анна. — Кроме того, у меня есть кое-что для него.

— Благодарю вас, мисс Мюррей, — произнес мистер Пенн, словно выступая от имени Зеке. — Есть еще одна вещь...

Она перебила его.

— Почему бы вам не войти, мистер Пенн?

Взяв со стула одежду, Анна знаком показала ему, чтобы он присаживался.

— Думаю, будет лучше, если я останусь снаружи. — Он вновь бросил на нее укоризненный взгляд. — Я не единственный, кому следует проявлять благоразумие в подобной ситуации, мисс Мюррей. Вам следует думать о своей репутации, и я бы советовал вам никогда не приглашать чернокожего мужчину в свою гримерную.

— Я буду иметь это в виду, мистер Пенн. — Она слышала, как некоторые рабочие сцены называют его «бой» или «ниггер»; он же делал вид, что не замечает этого. — О чем еще вы хотели со мной поговорить?

— Мистер Блинкер устраивает завтра в своем доме вечеринку, на которую приглашена вся труппа. Герби утверждает, что приглашение распространяется и на Зеке, но я хотел убедиться в этом лично.

— Совершенно верно. Мы втроем подготовили номер и собираемся показать его гостям.

— Вот как? — Мистер Пенн нахмурился, явно раздосадованный. — Зеке ничего не говорил мне об этом.

— Мы сами придумали это только позавчера.

— Понимаю. — Он протянул руку, собираясь закрыть дверь. — Вам пора переодеваться к следующему акту, мисс Мюррей. Желаю вам веселого и приятного Рождества — и Герби тоже, если я больше не увижу его перед уходом.

— Желаю того же вам и вашей семье, мистер Пенн.

До того как приехать в Америку, Анна никогда не видела чернокожих. Проведя здесь пять лет, она до сих пор не могла взять в толк, почему кто-то заслуживает иного отношения только из-за цвета кожи. Наверняка Господу это бы не понравилось. Разве не создал Он всех людей по образу и подобию своему? Лев все понимал, но девушка заметила, что чернокожих друзей у него нет. «Это не принято, Анна», — ответил он, когда она поинтересовалась у него почему.

На Юге были штаты, где чернокожим приходилось сидеть на отдельных сиденьях в задней части автобуса, и их не пускали в некоторые рестораны или магазины.

Это повергало девушку в ужас. Она испытывала негодование, и у нее начинала раскалываться голова, когда она думала о том, что чернокожие подвергаются столь презрительному обращению. Ее возмущал и тот факт, что люди, не сделавшие никому ничего плохого, вынуждены были обитать в Гувервиллях. Разве Господу не полагается хотя бы одним глазком поглядывать на то, что творится на земле?

Анна тратила добрую часть своих доходов на благотворительность. Она бы жертвовала и больше, но Олли Блинкер отговорил ее от этого.

— Ты должна думать о будущем, детка. Ты же не будешь танцовщицей всю жизнь, и тебе наверняка не хочется самой оказаться в какой-нибудь лачуге в Центральном парке, как та семья, которую ты взяла под свое покровительство, верно?

— В общем, да, — согласилась Анна.

Она испытывала чувство вины оттого, что могла покупать себе любую одежду, какая ей нравится, и есть то, что ей хочется, но если она обнищает сама, проблему бедности этим не решить. Так, во всяком случае, говорил Олли, да и Лев согласился с ним, когда Анна поинтересовалась его мнением.

На Рождество она проснулась пораньше и сразу же подбежала к окну, за которым простиралось серое небо, кое-где усеянное белыми клочьями облаков. Центральный парк застыл в объятиях мороза, а дорога сверкала, словно усыпанная бриллиантами. По ней медленно ползли редкие автомобили, а мужчина, выгуливавший собаку, оказался единственным пешеходом. Анна чувствовала тепло, исходящее от чугунного радиатора на стене. Внизу, в подвале, стоял паровой котел, обогревавший все здание. В памяти Анны вдруг всплыли воспоминания о другом Рождестве, когда она просыпалась и находила игрушки рядом с кроватью на полу, а в одном из серых школьных носков оказывались сладости и фрукты. В той комнате, вспомнила девушка, было очень холодно. Но воспоминания улетучились столь же быстро и неожиданно, как и появились.