Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Эти двое… Теперь, впрочем, не было поблизости всезнающей громкоголосой Регины, поэтому просто – двое – жили в своем счастливом сегодня.
Если верить обобщению в начале гениального романа: «Все счастливые семьи похожи друг на друга», то и счастливые пары, наверное, похожи друг на друга – на взгляд извне, потому что все влюбленные видят свое счастье уникальным и не хотят, чтобы их приводили к общему знаменателю. Тем не менее как врачи не лечат здоровых людей, так и писатели направляют все внимание на неудовлетворенных и страдающих, чтобы привести их к счастью и оставить у эпилога.
Интересно другое: какими видят счастливых людей окружающие? Не создает же счастье для них капсулу, которая отгородила бы их от всего мира непроницаемой стенкой?
Ян не помнил, как и когда исчезла его надежная капсула. Она растаяла – с Юлькой в ней отпала надобность. Так, вероятно, пересидевший в яйце птенец, освободившись, не чувствует под окрепшими лапками осколков того, что было его домом и защитой.
Он переехал на другую квартиру, поближе к работе и совсем близко к Юле. Хотел снять более просторную – для всех троих, однако Юля колебалась из-за сына: нужно время; подождем. Ян не спорил – ей виднее.
Новая квартира пленила его тем, что была старой. Располагалась она на третьем этаже деревянного дома. Лестница крутым штопором, просторная комната с низким потолком, глубокая ниша у полукруглого окна, фрамуга – мозаика из разноцветных стекол, отчего на закате комната одевалась в яркий наряд Арлекина; редкий уют для съемной квартиры. Пока Ян с Антошкой играли в шахматы, Юля отмывала кухню от бурной и неразборчивой кулинарной деятельности предыдущего жильца.
Новоселье отметили вчетвером – Ян пригласил хозяйку. С первого этажа поднялась худая старуха с живым некрасивым лицом – пришла как была, в халате и тапках, надетых на толстые шерстяные носки. «Basja», – представилась Юле. От вина старуха отказалась, но выпила рюмку коньяка – залпом, как водку; пожевала креветку. Бася была полькой, в Америку попала после войны. Помнила какие-то русские слова: vodka, soldat, khleb, kuda prjosh’. Яна называла ласково: Янек. Антошка молча слушал. Старуха погладила его по волосам. На худой руке, высунувшейся из рукава, были вытатуированы цифры. Концлагерь, да, кивнула старуха, словно требовалось подтверждение. Война. Американцы открыли ворота. Басин муж умер сколько-то лет назад, и с тех пор она сдает оба верхних этажа. От второй рюмки отказалась и медленно ушла к себе, мимо двери второго жильца, за которой слышался стук молотка.
Приближался Новый год, а значит, и Сан-Армандо. Сына на зимние каникулы забирал муж, Юля решила к родителям не ехать, и впереди был праздник вдвоем. Однако праздника вдвоем – и никакого праздника – не получилось: Ян улетал.
– Обязательно? Ты не можешь остаться?
Юлька старалась изгнать из голоса просительные интонации. Хотелось досказать: «…со мной», но это был бы шантаж.
– Обязательно. Я всегда с ними на праздниках.
Это понять было трудно.
Значит, я на Новый год буду оставаться одна или с Антошкой? И так обязательно будет всегда? На один вопрос она все же решилась.
– А что случится, если ты не полетишь, а поздравишь их по телефону, как я своих?
Ян болезненно поморщился.
– Мамашка закатит истерику. Ты не знаешь, как это. Дядьку жалко, понимаешь?
Отчего же, усмехнулась Юля про себя, могу вообразить. А меня не жалко?..
– Послушай! – Он оживился. – Давай вместе рванем! Сюрприз устроим. А?
Юлька сосредоточенно рылась в сумке. Не отвечать сразу – наговоришь ерунды, поссоримся. Вынула записную книжку, начала листать.
– Юлечка, давай я закажу билет? В самолете местами поменяемся, я с тобой сяду. – Рука потянулась к телефону.
Две странички до Нового года, книжку захлопнула, придала голосу правдоподобную озабоченность.
– Извини… но я пока не готова к встрече с твоими тинейджерами. Как-то слишком внезапно. Да и не могу надолго отлучаться – хочу закончить главу, послать Стэну.
Без кожи, совсем без кожи, и лицо беззащитное. Надежда вспыхнула – и погасла, будто свет потушили.
11
В жизни все повторяется, как в истории, только где трагедия и где фарс? Давно-давно, в прошлой больной любви, они с Игорем приезжали в «Томашов» среди зимы, в глухом ноябре или неприветливом марте – праздники принадлежали семье, это святое. Одного посягательства хватило, с тех пор Юлька научена.
В загадочном Сан-Армандо – тоже семья: вздорная мамаша и дядюшка у нее под каблуком.
Если там была трагедия, то здесь что? Фарс? Проще допустить, что Гегель ошибся.
Она придвинула к себе пишущую машинку.
Рождественский сочельник 1940 года Станислав Важинский встретил в товарищеском кругу военнопленных. Убогий лагерный быт мало-помалу становится привычным. Станислав ведет медицинские наблюдения, как непосильный труд, скудное питание и холод влияют на человеческий организм. Записи вести рискованно – могут отобрать, – да и бумага кончилась; приходится полагаться на память.
В лагерь прибывают новые эшелоны пленных, все поляки, в то время как солдат и офицеров, помещенных сюда раньше, вывозят отдельными партиями люди в форме НКВД. По какому принципу происходят эти передвижения, никто не знает; от охраны добиться ответа невозможно, да и знает ли она? Довольно скоро Станислава и несколько сотен других офицеров переводят в другой лагерь – на север, ближе к полярному кругу. По клочку газеты в уборной становится известно, что Гитлер начал войну с Советами. Пока товарищи бурно обсуждают возможные перемены своей судьбы – передадут немцам? когда? – лейтенант Важинский замечает, что строят новые бараки: заключенных прибавляется. Поляков, однако, среди них нет – или они рассредоточены по ближайшим лагерям. Прекрасно владея русским языком, он расспрашивает вновь прибывших; нет, о польских офицерах никто ничего не знает. У него есть имена товарищей по плену, на остатках блокнота и бумаге, которую удается добыть, он пишет письма.
Письма остаются без ответа, что само по себе неудивительно в условиях военного времени. Справки о судьбе товарищей по лагерю навести было негде и не у кого.
В сентябре сорок первого ситуация резко поменялась. Под давлением Англии правительство СССР было вынуждено признать некогда «реакционную» Польшу полноправным существующим государством и установить дипломатические отношения со страной, которую совсем недавно поделили с Германией. Одновременно формируется польское «правительство в изгнании» с премьер-министром Владиславом Сикорским во главе.
…Как часто, слушая рассказы Стэна, Юлька сгорала от стыда за собственное невежество! Как мало она, историк, знала о совсем, в сущности, недавних событиях – вернее, знала настолько по-другому, что теперь происходившее казалось иным. За что, спрашивается, взъелась на Бориса? Добросовестный зануда; наверняка, как все дилетанты, перелопатил кучу литературы (здесь она, к счастью, доступна), набрал материал, а теперь пополняет. Это ты дилетантка, и не заблуждайся, что Стэн не заметил: заметил – и промолчал из вежливости.
