— А что ты дарил Санде?

Тео хрустнул шейными позвонками и сел.

— Ну… мне… еще не довелось. Если честно, мы…

— О, я понял. — Герман сверкнул глазами. — Ладно, придется придумать что-то другое! Хоть бы успеть: день рождения послезавтра!

«Что бы я подарил Санде?»— подумал Теодор. Первое, что пришло в голову — песня.

— Давно вы знакомы?

— Нет, — покачал головой Герман. — Дай подумать… Да, все случилось позапрошлой осенью. Год — слишком мало, чтобы стать хорошим Охотником, но тут дело в практике, а мы с Иляной умудрились в такие передряги угодить, что… По правде, не думал, что она так быстро согласится побрататься.

— А то, что вы называете друг друга сестрами и братьями, не мешает вам?..

— В чем?

— Ну… — Тео запнулся. С его стороны все было ясно. — Ну, вы же… Как бы…

Глаза Германа буквально вылезли из орбит как у придушенного кролика.

— Ты… о том, что мы как бы…

— Э… Да.

Герман глядел на него так, что Тео забеспокоился о состоянии глазных яблок парня — казалось, они вот-вот лопнут. Герман смерил собеседника странным взглядом — было в нем и смущение, и возмущение, и испуг, и чего только там не было!

— Ты хоть сам знаешь, что сказал?

Слова прозвучали резко. Теодор не понимал, в чем же его проступок.

— Что?

— Не шути так. Это не смешно. Если б ты при Иляне такое ляпнул, ей-богу, она бы тебе кишки выпустила. А другие нежители и вовсе… — Юноша содрогнулся. — Они же такие… Правила у них. Им предписано сверху, и только попробуй не повиноваться.

— Какие правила? О чем ты?

— Ну, про живого и нежителя, — пробормотал Герман. — То, что ты сказал… нельзя это.

Теодор растерянно уставился на кувшин. У нежителей были странности, но, пожалуй, насчет такого он не слыхал… Разве что нежители не имеют детей. Ах да, кладбищенские глядели на него вот так же, как Герман, когда он рассказал, что жил в семье нежителей.

— Почему?

Он искренне не понимал. Герман же скривился, словно Тео ткнул прутиком в воспаленную рану.

— Нежители, понимаешь ли, мертвы. Не может у них быть детей. У них после перехода, как бы… ну, пропадает желание. Но если при жизни они были супругами, духовная связь у них останется. Они же люди! А вот то самое, ну, ты понял, — это нет. Нежитель и живой же… — Герман покачал головой и передернул плечами. — В общем…

И вдруг он как-то резко сгорбился, зажал между колен длинные веснушчатые руки, тяжело вздохнул и уставился в пол.

— Нельзя с мертвецом. По их мнению, это нехорошо.

— Что в том нехорошего?

— Мертвый же, Тео. Другой. Не понимаешь? Иляна мне долго втолковывала, я же такой, как ты, сперва был… Эти нежители — у них свои странные правила, привычки… Я и не сразу-то подстроился…

— Значит, если бы я стал нежителем, я бы не смог быть с живой девушкой?

— Да. И хватит говорить об этом. Даже думать не смей.

Казалось, Герману аж тошно от разговора. Теодор насупился. Стало быть, обратись он в нелюдимца-нежителя, даже если бы тень и не взяла верх, с Сандой он бы быть не смог… А что Герман? Теодор бросил взгляд на юношу — тот зашвырнул под стол неудавшийся ремень и потащился на улицу. И взгляд у него был такой тоскливый, что Теодору вновь пришло на ум сравнение с псом, которого хозяин выдворяет из теплого дома под осенний дождь.

Как только смерклось, вернулись Змеевик и другие Охотники, и отряд сразу же выступил в путь. Когда выбрались на тракт, вдали послышалось цоканье копыт, и на пыльной дороге, ведущей от последних скособоченных домов Сигишоары на юг, появился черный силуэт. Вангели следовал за ними молчаливо, будто тень. Не говорил. Не пил, не ел вместе. Лишь изредка перебрасывался парой слов со Змеевиком. Да еще порой Теодору казалось, что между его лопаток прохаживается, точно колотушка, тяжелый взгляд. И тогда вставал в памяти тот разговор. Слова, ударившие точно свинцовые пули: «Я бы его убил».

Что ж, как бы то ни было, а Вангели оказался прав: не возьми игроки с собой охрану, так бы и остались на том кладбище, присоединившись к мертвым сигишоарцам и немецкому священнику. Правда, увидев, что перевес на стороне Охотников, нелюдимцы разом сгинули — даже их тени словно ветром сдуло с холма. Охотники бросились в погоню, но стригои затерялись в городе.

Во время привала их нагнал бледный Тамаш, рухнул возле костра и рассказал, что в городе ночью произошло таинственное событие, как раз перед тем, как Теодор с компанией отправились на испытание. Всех стражников и заключенных сигишоарской тюрьмы, всех до единого перебил неизвестно кто. Утром пришла новая смена и увидела за приоткрытыми дверями кровавую баню: на полу, на стенах и даже на потолке были кровавые лужи и потеки.

Правительство Сигишоары на ушах. Неслыханное дело! Пытались замять, да как тут? Так ничего и не выяснили. Потому Змеевик с Харманом решили, что отряду нужно скорее убираться, дабы не вызывать подозрений — их компания, заселившаяся на кладбище, и так привлекала внимание, а в свете этих событий…

— Думаете, это нелюдимцы? — спросил Теодор.

— Скорее всего, — ответил Тамаш. — Но если со стражниками все ясно, как убили заключенных? Говорят, двери камер были закрыты.

— Тени, — прошептал Теодор и повторил громче: — Это могли сделать тени. Я видел, как тень проскользнула сквозь зарешеченное окно в церкви! Они как будто дым!

— Так-то оно так, — отозвался Харман, метнув на Тео острый взгляд. — Только зачем Белому Слепцу убивать тюремных? Они ненавидят людей, это верно. Но он скорее уничтожит целую деревню мирных, чем заинтересуется этим сбродом. Коли на то пошло — спасибо им надо сказать. Неужто Белый Слепец решил добро творить? Избавлять мир от порченых людей, так, получается?

Да уж, странное происшествие.

Отряд сумрачной вереницей двигался на юго-восток мимо виноградников и садов, от которых по ночному воздуху струился сладковатый, дурманящий аромат. Казалось, расцветающая природа родного края лишь усугубляет холод, застывший в сердцах Охотников и игроков. Тяжко было Теодору на душе, будто внутри кто проделал дыру в зиму — и ледяной, черный ветер задувает внутрь. То и дело он вздрагивал. Чудилось, будто позади кто-то крадется, — и когда Охотники не смотрели, Теодор украдкой оглядывался. Но нет, лишь Вангели трусил на фоне белеющих в ночи деревьев, выпустивших в небо душистые облака. Перехватив как-то острый взгляд отца, Тео поежился, но оглядываться не перестал.

Пыльная дорога таяла в полумраке, и Тео чудилось, что там, на темной кромке, маячит что-то черное. Следует за ними, будто приставший к каравану призрак. И однажды настигнет.

Ночью снились кошмары. Теодор тонул в мутной воде, полной заразы и гнилья, кашлял и давился чернотой. Раз за разом смотрел во взбешенные, багровые глаза Цепеняга, раз за разом всаживал ему в сердце лезвие.