У святого Адриана был вид заправского вояки и сердцееда. Такой мог сбежать с чужой женой и прорубиться сквозь полчища варваров, но податься в клирики? Что с ним случилось? Раскаялся? Увидел чудо и уверовал? Или Чезаре бросил очередной вызов судьбе и анаксу?

Темноглазый красавец с алым львом на груди второе тысячелетие хранил свою тайну. Адриан ворвался к Эсперадору с мечом и положил его к ногам святого отца. Раскаявшийся распутник, он прожил без малого две сотни лет и исчез ясной осенней ночью, оставив россыпь серебряных звезд и неоконченный трактат, по слухам, едва не расколовший молодую церковь.

— Это не каноническое изображение. — Кардинал Левий закончил колдовать над очередной порцией шадди и с довольным видом разливал дело рук своих по чашкам. — Собственно говоря, это вообще не икона, а копия с прижизненного портрета. Диамни Коро изобразил Чезаре сразу после возвращения. Кстати, вы знаете, зачем он вернулся?

— Ему было видение, — шадди обещал ясную голову и бессонную ночь, — по крайней мере, так меня учили.

— Чезаре Марикьяре примчался в Гальтару и полез в катакомбы, потому что не верил в виновность своего друга Ринальди Ракана. — Тонкие ноздри Левия вбирали горьковатый аромат. — Слишком много корицы, прошу меня извинить…

— Ваше Высокопреосвященство, — кардинал не хочет отвечать, но Первому маршалу нужен ответ, причем немедленно, — вы поможете моей сестре или… мне придется рассчитывать на себя?

— Разумеется, Катарина Оллар получит убежище. — Левий казался несколько раздосадованным. — Но, между нами, ваша кузина могла обойтись без посредников.

— Она не видела вас в Багерлее, — напомнил Эпинэ. — И потом, как бы она до вас добралась?

— Не слишком крепко? — Левий обещал помочь, и Левий поможет, но говорить о Катари он не расположен. — Я забыл спросить вас о самочувствии.

— Все в порядке, — не стал вдаваться в подробности Робер, — я здоров.

— А выглядите неважно. Даже не знаю, огорчать вас или подождать, пока это сделают другие.

— Предпочту огорчение из ваших рук. — Эпинэ поставил чашку на стол. — Его, по крайней мере, можно запить шадди.

— Извольте. Да будет вам известно, что Ее Высочество нас покинула.

— В… в каком смысле покинула? — Он думал о Мэллит, об Удо, о Рокэ, о ком угодно, но не о Матильде.

— В обычном. — Голос клирика звучал ровно, но Левий был расстроен. — Села на любимого коня и исчезла. Вместе с доезжачим и виконтом Темплтоном.

Значит, уже уехала… «Храни тебя хоть Создатель, хоть Леворукий, только живи. Матильда». Это тебя храни… Будь счастлива со своим Лаци, пей касеру, прыгай через огонь и забывай, забывай, забывай… Ты сможешь забыть, ты не убивала.

— Вы увидели призрак, — участливо осведомился кардинал, — или только собираетесь?

Если гоганы правы, Матильда и Дуглас уцелеют, им не придется платить по чужим счетам.

— Я получил от принцессы письмо, — выдавил из себя Робер, — очень странное.

— Принцесса не могла писать открыто, — зло улыбнулся кардинал, — и у нее не было возможности прогуляться с вами по парку. Между прочим, Ее Высочество просила меня позаботиться о вас, хотя вы сами о ком угодно позаботитесь, одна Дора чего стоит. Не ожидал от вас такой решительности.

— Я сам от себя не ожидал, — пробормотал Робер.

— Вот как? — Левий впервые за сегодняшний день поправил своего голубя. — Знаете ли вы, что гайифский посол никоим образом не был удивлен вашими действиями? Надо полагать, его вы поразили раньше.

— Посол мне льстит. — А ведь гайифец и впрямь держится иначе, чем в начале их знакомства. — Ваше Высокопреосвященство, как вы относитесь к нарушенным клятвам?

Кардинал поставил чашку:

— Вы собираетесь последовать примеру Ее Высочества?

— Нет, — покачал головой Эпинэ, — не сейчас… Я слышал, что есть клятвы, которые стережет не честь, а смерть.

— Есть народы, которые верят в подобное. — Плечи клирика обмякли, он ожидал разговора об измене, а не о суевериях. — Бергеры, гоганы, хол-тийцы… Вам, видимо, сказали о смертных клятвах в Сагранне?

— Адгемар погиб. — Эпинэ торопливо глотнул шадди, прячась за сладкую горечь и мертвого казара. Его Высокопреосвященство поправил сбившуюся скатерть.

— Я слышал о том, как вас оправдала пуля. Окажись пистолет в другой руке, я б задумался, но Рокэ Алва стреляет без промаха. Вы ему что-то обещали, не так ли?

Не тогда и не ему, а себе, но поклясться легче, чем сдержать клятву.

— Ваше Преосвященство, куда уехала Матильда?

— Домой, — медленно проговорил кардинал, — но Его Величеству знать об этом не обязательно.

Альдо догадается, но что он предпримет? Закроет глаза или пошлет погоню? И, во имя Астрапа, что с Удо?!

— Я правильно понял, они уехали втроем?

— Вне всякого сомнения. — Левий не колебался ни секунды. Матильда была с кардиналом откровенна, но не настолько, чтоб сказать про Борна.

— Ее Высочество очень расстроило мое письмо?

— Скорее, оно послужило последней каплей, а вот это письмо, без сомнения, весьма расстроит Его Величество. — Кардинал поднял какой-то листок и протянул собеседнику. — Зло, но хлестко. Горожане будут в восторге. Хотите еще шадди?

— Да. — Каллиграфический почерк, роскошная бумага, знакомый, навязчивый ритм…

«Погляди вокруг, кругом

Тараканы.

Плохо, если лезут в дом

Тараканы.

Так прихлопни башмаком

Та-Ракана.

На столе и под столом

Тараканы.

Хлеб куснешь, а в нем комком

Тараканы.

Так прихлопни башмаком

Та-Ракана.

Зашуршат под помелом

Тараканы.

Захрустят под каблуком

Тараканы.

Так прихлопни башмаком

Та-Ракана.

Сия старинная песня переведена мною с гальтарского во имя общего блага. Древние полагали, она способствует изгнанию из жилища тараканов и прочих докучливых гостей, для чего надлежит ее исполнять четырежды в день, сопровождая пение решительными действиями.

Создатель, храни Талиг и его законного короля!

Суза-Муза-Лаперуза, граф Медуза из Путеллы.

400 год К. С. 10-й день З. С.»

— Прочли? — Левий пошевелил свою посудину, утверждая ее в раскаленном песке. По лицу кардинала было трудно что-то понять, но Роберу показалось, что клирик доволен.

— Прочел. — Удо жив, на свободе и не собирается сдаваться, но тогда где он? Неужели у Левия? — Откуда оно?

— Из храма Создателя Милосердного, — охотно сообщил кардинал. — Было в ящике для просьб о поминовении. Не думаю, чтобы граф Медуза ограничился единственным посланием.