— Вправо, тетка!..

Лаци рядом, Дуглас отстает на полкорпуса, то ли охраняет, то ли Драгун сдает.

— Вправо!!!

Матильда рванула повод, Бочка наподдал задом, бровастый главарь пронесся мимо и теперь скакал впереди — показывал дорогу. Пожелай разбойник уйти, только б его и видели, но удирать бровастый не собирался. Остальные как приклеенные шли за Темплтоном. Семь их или восемь? На скаку не сосчитать, но солдат десятка три, а Коурвилль… Эта скотина не отступится!

Разбойник на рыжем, словно собака, лохмаче обогнал Дугласа, понесся рядом с Матильдой. Сзади кричали, но все тонуло в свисте ветра, грохоте копыт, хриплом дыхании Бочки… Рысак — он для длинной дороги, длинной и спокойной. Галопом ему долго не скакать, упадет, и что потом? А может, Коурвилль первый навернется? Каменюку! Каменюку ему под копыта, яму, веревку, железяку!

С головы Темплтона снесло шляпу, швырнуло в морду несшейся следом лошади. Та шарахнулась, но всадник в седле удержался, что-то крикнул. И вожак что-то орет, все орут. Белая пыль топит тех, кто сзади, солнце бьет в глаза, иней, стерня, облака, барабанящая в виски кровь…

Хозяин рыжего натянул повод, не позволяя коню уйти вперед. Спасибо, конечно, но им не оторваться. Одна надежда на разбойников и на Леворукого.

— Все путем! — Врет разбойник, ветер сносит слова, словно дым. — Держись, тетка!

— Твою кавалерию! — Крик летит к Дугласу и дальше, к Коурвиллю и его мерзавцам. Сбоку, на пустом пастбище, что-то шарахается — то ли овца, то ли собака… «Все путем! — надрывается ветер. — Путем, путем, тем-тем-тем…»

— Гица… Махнемся… Уходи… с тракта… конями махнемся…

— Спятил! — Витязь может скакать, так пусть скачет…

— Уходи… К лесу…

— Все уйдем, — утешает разбойник, — держись!

Бочка весь в мыле и хрипит, только б не споткнулся. Споткнется, не встанет. Чужие кони рвутся вперед, разбойники не пускают, а солдаты сейчас в хвост вцепятся, и все из-за Бочки.

— Убирайтесь, — орет Матильда, — твою кавалерию! Мне… эти… ничего… не… сделают…

Растрепанная гребенка на горизонте стоит на месте, словно гвоздями к небу приколотили. Они скачут к лесу целую вечность, скачут и не доскачут.

— Погодь! — Караковый главаря оттесняет рыжего, идет рядом с Бочкой. Только б удержать повод!

— Лаци!.. Дуглас!.. Не ждите!

Бочка хрипит, но скачет, потому что друг, потому что коурвиллям не сдаются!

— Поднажми, — требует разбойник. — Не бойсь… Выскочим!

Главарь привстает на стременах, машет рукой.

— С дороги! — велит он. — Туда!

Он знает, что делает, должен знать!

Кони мчатся, вытянув шеи, выворачивают куски земли, серые комья летят в оскаленные морды, в лица тем, кто скачет сзади. Поле стелется под ноги облезлым плащом, сухая трава глушит топот. За полем — деревья, растрепанные, блестящие, под копытами — стерня… А в стерне полевки, суслики, норы… Провалился, и конец!

Коурвилль смекнул, рванул наперерез, отрезая беглецов от пляшущих деревьев. Солдаты уже не сзади, они сбоку. Белые мундиры растягиваются полумесяцем, охватывая добычу. Разбойники могут уйти: их лошади свежее, но главарь сдает вправо и назад, закрывая Бочку от преследователей, еще двое бросаются между Дугласом и погоней, всадник на рыжем стреляет. Промазал! Это только в песнях на скаку бьют без промаха, но она бы попала!

— Дай пистолет, — кричит Матильда бровастому, Коурвилль машет рукой, солдаты отвечают нестройным залпом. Мимо!

Витязь спотыкается, клюет носом, почти касаясь земли. Лаци не теряется, как сидел, так и сидит свечкой. Бочка из последних сил рвется за рыжим, белые мундиры несутся к упавшим, но Лаци уже поддернул коня вверх, белоногий выправился, несется дальше. Живы! Живы, твою кавалерию!

Бочка только что не кашлял, но упрямо колотил землю подковами, вот и говори после этого, что рысаки не могут скакать. Если повезет, если удастся вывернуться, придется вести в поводу, хотя какое там вывернуться!

Погоня настигала стремительно, вот солдаты перемахнули очередную лощинку, вот Коурвилль поднял пистолет. Замыкавший скачку разбойник выпустил поводья, радостно заорали преследователи. Ну почему она без оружия?! Вот так и продают душу за единственный выстрел…

Главарь выхватил саблю, отстал, рыжий тоже завернул, но она не станет оглядываться, не станет и все! Не хватало, чтоб эта мразь мундирная заметила ее бессилие.

Рядом мчатся Лаци и парень с залитым кровью лицом. Солнечный луч вырвался из-за совсем уже близкого леса, саданул по глазам, серое стало алым, белое — огненным.

— Гица, — завопил Лаци, осаживая Витязя, — ой, гица!

Она оглянулась, руки сами дернули повод, Бочка, то ли хрюкнув, то ли простонав, развернулся и, сделав несколько шагов, замер, тяжело поводя боками, но Матильда забыла даже о нем, потому что из серенькой лощинки, отсекая беглецов от погони, карьером неслась конница. Бровастый знал, где свернуть!

Времени для стрельбы не осталось, пару раз тявкнули пистолеты, и всадники сшиблись. Нападавшие ударили по солдатам двумя клиньями, не давая Коурвиллю собрать своих в кулак, а бежать было некуда: с дальнего конца лощинки выскочило десятка два разбойников, умело отрезав белые мундиры от дороги.

— Ух ты, — не выдержал Лаци. — Прямо-таки Балинт под Качай.[14]

— Хотели пропустить и ударить в спину, — рука Дугласа искала отсутствующую шпагу, — да не вышло.

— Еще бы вышло, — просипела Матильда, хватая ртом пронизанный светом холод. — Нас за хвост держали, еще б немного…

Из ноздрей и ртов вылетал пар, но принцессе казалось, что ее варят заживо. Рубашка промокла насквозь, пот застилал глаза, и ни платка тебе, ни хотя бы шарфа. Ее Высочество, как могла, утерлась тыльной стороной руки, понимая, что это — котятки, но скоро будут и кошки.

— Ловко они. — Темплтон привстал в стременах. — Господин Коурвилль нарвался.

— Так и надо, — буркнула принцесса, не отрывая глаз от кровавой каши. Разномастные всадники разметали белых по полю, принуждая отбиваться поодиночке. Капитан гнал лису, а догнал волчью стаю…

— Хотел бы я знать, кто это и откуда они взялись? — Лицо Темплтона горело, рука то и дело хватала пустые ножны.

— Хорошо дерутся, — откликнулся Лаци.

Схватка кружилась пестрым водоворотом, рычала, хрипела, вспыхивала на клинках солнечными бликами, заливала серые травы кровью, выплевывала мертвых, сталкивала и разводила живых.