– Я иду за помощью, Виви, – сказала Клэр подруге. – У них наверняка найдется лекарство. Погоди, я скоро вернусь.

Она подошла к двери и толкнула ее, мигая под апрельским солнцем. Ноги настолько ослабели, что едва удерживали ее, но она знала: нужно пойти и отыскать кого-то, кто мог бы помочь Виви. На счету была каждая минута. Опираясь на стены, она наконец вышла на открытое пространство площади, раскинувшейся перед рядами бараков.

По привычке она нервно посмотрела на ближайшую сторожевую башню в заборе, окружавшем лагерь. Но вместо силуэта нацистского солдата с пулеметом, направленным вовнутрь территории, в бойнице заброшенной башни светился лишь пустой квадрат неба. Оторвавшись наконец от опоры, которую давала ей стена барака, она, спотыкаясь, вышла на центральную площадь.

Первое, что она почувствовала, был смрад, врезавшийся в ее ноздри подобно удару. На фоне запаха смерти и гниения в воздухе над кирпичной трубой позади нее висел облако тяжелого едкого дыма. Но когда она приблизилась к площади, ее ноздри наполнились еще более острым зловонием. После того, как она завернула за угол последнего барака, ее окутал густой дым, вьющийся вокруг под порывами ветра. Когда он немного развеялся, она смогла разглядеть на плацу тлеющую кучу чего-то похожего на железнодорожные шпалы. Обугленная рука тянулась с ее вершины, показывая на небеса, в существование которых она уже не верила: помертвев, она поняла, что перед ней был огромный, наспех сложенный погребальный костер. Мощности крематория не хватало, и персонал лагеря пытался сжечь как можно больше тел до прихода освободителей, стараясь уничтожить любые свидетельства происходящего.

На плацу, где когда-то заключенных заставляли стоять часами подряд при любой погоде, выстроились те, кто производил убийства или определял наказания – лагерные охранники. Американские солдаты в округлых шлемах и форме цвета хаки держали их под дулом пистолета. Одна из заключенных, хотя ноги едва держали ее, двинулась на плац и бросилась вперед, пытаясь атаковать одного из солдат СС. Он начал кричать, нечленораздельно и мучительно, возмущаясь и упирая на то, что бесчеловечное обращение охранников с невинными заключенными в течение нескольких лет было оправдано. Из-за своей слабости заключенная ничего не могла сделать, два американских солдата подхватили ее под руки, отведя от эсэсовца и осторожно помогая отойти.

Оставив стену барака, за которую она держалась, Клэр подошла туда, где солдат с белой повязкой, украшенной красным крестом, склонился над телом рухнувшей заключенной.

– S’il vous plaît[53], – она ухватилась за его рукав, – там моя подруга. Вы должны помочь ей. Пожалуйста.

Медбрат выпрямился, когда понял, что лежавшей на земле было уже невозможно помочь. Она снова потянула его за рукав:

– Пожалуйста, пойдемте со мной.

Его голос был добрым, хотя она не могла понять того, что он говорил. Он пытался заставить ее сесть, но она нашла в себе силы сопротивляться и продолжала тянуть его к бараку. Поняв, что ей нужно, он последовал вместе с ней за дверь и направился к угловой койке, которую они делили с Виви.

Клэр опустилась на колени и схватила подругу за руку.

– Виви, пришла помощь! – воскликнула она.

Но в ответ не последовало ни пожатия руки, ни даже легкого трепетания век, которое открыло бы эту пару ясных карих глаз.

А потом она поняла, что Виви не дышит, и сине-белая роба не вздрагивает у ее сердца.

Сердца, наполненного мужеством и силой.

Сердца, которое больше не билось.

Медбрат нежно положил руку на исхудавшие плечи Клэр, когда она опустилась на колени у деревянной кровати.

Она рыдала, погрузившись в ореол мягких волос Виви, освещенных лучом солнечного света, каким-то чудом проползшего сквозь грязные окна с единственной целью: осветить двух женщин, прижавшихся друг к другу в пустом бараке.

Я никогда не слышала о Флоссенбурге, поэтому выхожу в интернет, чтобы раздобыть о нем хоть какую-то информацию. С ужасом я обнаруживаю, что сотни оккупационных лагерей были разбросаны по всей терроризируемой нацистами Европе: от Франции на западе до России на востоке. Я наблюдаю ужасные, непредставимые цифры – записи о деятельности концентрационных лагерей. Я понимаю, что Клэр и Виви были всего лишь двумя из многих миллионов заключенных, порабощенных и убитых. Болезни, недоедание и истощение стали причиной гибели огромного количества людей; еще больше было убито расстрельными командами или отравлено в газовых камерах лагерей смерти, таких как Освенцим, Бухенвальд и Берген-Бельзен. Дахау, где оказались Клэр и Виви, был одним из крупнейших и старейших лагерей.

Мое исследование прерывается стуком в дверь моей спальни.

– Входите, – зову я.

Симона осторожно открывает дверь.

– Гарриет, – говорит она, – пойдем со мной сегодня вечером. Мы собираемся посмотреть фейерверк Ночи Бастилии на Марсовом поле. Это всегда впечатляет.

Я закрыла свой ноутбук и потерла шею, чтобы снять напряжение. То, о чем я только что прочитала, неотвязно пульсировало в голове.

– Очень милое предложение, но я думаю, что останусь здесь.

Вместо того чтобы отступить, Симона приближается еще на шаг.

– Гарриет… – она колеблется, тщательно подбирая слова. – Я слышала о тебе и Тьерри. Мне жаль. Правда, очень жаль. Вам ведь было хорошо вместе.

Я улыбаюсь и пожимаю плечами.

– Да. Мне тоже очень жаль. Наверное, для меня сейчас это не то место и не тот момент. Хотя на самом деле у меня ни с кем не было действительно хороших отношений.

Она садится на мою кровать и решительно качает головой, ее кудри танцуют вокруг.

– Неправда. Ты одна из тех, кого больше всего любят в офисе. Ты стала мне хорошей подругой. А для Клэр ты стала замечательной внучкой – ну ты понимаешь, в смысле насчет того, как ты стараешься узнать ее историю. Она так гордилась бы тобой. Но тебе явно нужен выходной. Тебе надо как следует развлечься. Пожалуйста, пойдем со мной! В конце концов, это для французов самая важная ночь в году! Кстати, Тьерри там не будет, если тебя это успокоит, – добавляет она. – Он работает на концерте сегодня вечером.

Ее темные глаза светятся такой искренней дружбой, что я не могу ей отказать.

– Ладно. Только дай мне десять минут, чтобы переодеться, – говорю я.

* * *

Улицы переполняет река толпы по направлению к Марсову полю. Когда мы приближаемся, то видим, что травянистые склоны, которые окружают широкое пространство перед Эйфелевой башней, уже почти полностью покрыты зрителями. Но Симона не теряется и быстро находит группу своих друзей, которые успели расстелить на траве покрывало, так что у нас достаточно места, чтобы присоединиться к ним. Небо только начинает темнеть, воздух буквально вибрирует от ожидания, когда, наконец, металлический каркас башни освещается полосами синего, белого и красного цветов, а затем начинает звучать музыка. Фейерверки начнутся только в одиннадцать, чтобы обеспечить максимально эффектное завершение национального праздника, но им предшествует концерт. Я откидываюсь назад, опираясь на локти, и позволяю себе утонуть в волне звуков и открывающихся передо мной картин. Симона была права, хорошо иногда погулять. И очень может быть, что второго шанса наблюдать подобное зрелище мне уже не выпадет. Интересно, где я окажусь в это же время в следующем году, когда закончится моя стажировка.