– Потому что на самом деле он никому не нужен. – Стригаль подошел к конторке, открыл книгу, вытащил заложенное в нее гусиное перо. – Группировка тоже мало кому интересна. Кроме краж редких книг, за этими детками ничего не числится.

– И никто за ними не стоит… – продолжил словесник.

– Да, это была моя ошибка, – спокойно признал Стригаль.

Он установил перо вертикально, и оно зависло над страницами. От профессиональных писцов при допросах Инквизиция отказалась еще лет триста назад. Меньше лишних ушей.

– Разумеется, придется заняться и этими псевдодетьми. Красть книги Инквизиции, проникать в хранилище…

– Насылать «мировую скорбь» на сотрудников, – хрипло напомнил Дмитрий.

– Вот именно, – охотно согласился Стригаль. – Тем более про Договор им отлично известно. Неприятности у них, безусловно, будут.

– Полагаю, не очень большие, – сказал Дреер.

– При согласии на сотрудничество – не очень. – Стригаль и здесь поддержал его мнение. – Кое-кто для острастки сядет лет на пятьдесят в стеклянный ящик чучелом какого-нибудь дронта. Можно даже в ваш бывший интернат определить на это время, в качестве наглядного пособия по биологии.

– Почему бывший? – прицепился Дреер. – С ним опять что-то случилось?

– С ним – ничего, – ответил Стригаль. – Случилось с вами. Я, вы знаете, никогда не был сторонником держать вас в Инквизиции, но всегда отдавал вам должное как педагогу. Но теперь я другого мнения. Воспитывать детей – не работа для предателя. И вы больше воспитывать никого не будете.

– Я никого не предавал, – сказал Дмитрий.

– Вы это делали много раз. Но прошлые вам можно списать, тем более за один вы расплатились жизнью и… – Стригаль посмотрел вниз, – рукой. Однако теперь вы вступили в прямой сговор.

– Я не вступал. Я не Чапек. Я должен был навсегда остаться в Книжном Дозоре, это правда. Но быть их шпионом – не мое.

– Тем не менее вы явились в Прагу.

– Явился. Я бы и сам пришел, можно было и не хватать. Кстати, как вы нас ухитрились?…

– Система реагирует на слепок ауры. Яров давно над этим колдовал. Это очень трудоемкая магия, плюс она срабатывает с нарушением закона причинности. Всегда на шаг впереди. Ради вас с Филипповым пришлось пойти на большие траты Силы.

– Вряд ли ради нас. Вам нужен Ма… мальчик.

– Мне он не нужен. Мое дело – раскрыть книжных воров, и я их раскрыл. Мальчик нужен Дункелю.

– Что-то я не вижу здесь Дункеля.

– Он придет, когда начнется процедура. Сейчас допрашивает Филиппова.

– Александр не виновен, – сказал Дреер.

– Виновен или нет, мы скоро узнаем. – Стригаль подошел и хлопнул Дмитрия по плечу. – Всю правду.

– Решили испытать на мне «правдолюб»?

Самое жесткое допросное заклинание Инквизиции. И самое изящное, если можно так выразиться. Говорить ложь, не отвечать на вопросы становится физически невыносимо. Со стороны, через Сумрак, «правдолюб» похож на черно-синюю медузу, которую подсаживают в ауру. Она находит самое больное, что есть у Иного, и многократно усиливает его. Твоя самая сильная боль, увеличенная в сто раз, – за каждый неправильный ответ. Но и это еще не все. «Правдолюб» отключает чувство времени, и боль кажется бесконечной.

– Никто не собирается вас пытать, – сказал Стригаль и ушел куда-то за спину. – Но мои доводы наконец-то приняли. Тотальная проверка сознания.

Дреер облизнул губы. Кажется, Стригаль попал в самое больное и без «правдолюба».

И здесь тоже было замешано время.

– Вам, увы, тоже нечего бояться. – Инквизитор вновь появился в поле зрения, что-то убирая в карман. – Вы нам не нужны, Дреер. Даже не интересны. Нужна лишь информация в вашей голове. Когда все это будет изучено, вы пройдете реабилитацию. После этого, а может быть, еще в процессе состоится внутренний Трибунал. Скорее всего заочный, вы будете еще не в том состоянии, чтобы присутствовать. Я могу даже заранее предсказать решение. Приговаривать к развоплощению вас бессмысленно. Можно, конечно, засадить до конца дней в какую-нибудь лечебницу, но Инквизиция не опускается до таких мелочей. Вас отпустят на все четыре стороны. Разумеется, пожизненный магический блок, стирание памяти, возможно, даже небольшая коррекция личности. Я бы даже Светлую реморализацию позволил. Протез тоже придется оставить здесь и носить обыкновенный, человеческий. К школе вы на пушечный выстрел не подойдете, даже к самой захолустной.

– У меня нет времени на реабилитацию, – сказал Дреер. – У вас тоже. Позовите Дункеля, пусть сначала расспросит меня.

– Без раскрытия сознания все равно не обойдется, – ответил Стригаль. – Чапек рассказал много любопытного. Особенно это заинтересовало Ярова. К сожалению, он не сможет присутствовать на процедуре, Школьный Надзор теперь не на кого оставить. Я допускаю, что даже разговариваете со мной сейчас не вы, а… кто-то другой, кто думает, что он Дреер.

– Знаете, мне тоже хочется, чтобы вы сами увидели, что я думаю, – сказал Дмитрий. – Я даже согласен несколько месяцев потом под себя ходить и заново учиться говорить. Но времени нет! Используйте ваш хренов «правдолюб», в конце концов! Спрашивайте, что хотите. Но после всего я должен быть способен двигаться!

– Начинайте, – бросил Стригаль тому, кто возился у Дреера за спиной.

– Здесь неудобно, – послышался еще один знакомый голос, говоривший по-английски.

Именно это первым резануло слух Дреера. Стригаль в беседе пользовался русским. А кому принадлежал голос – не слишком удивило.

– Я настаиваю, чтобы все было проведено в лазарете, – сказал Майлгун Люэллин.

– Не обсуждается, – отрезал Стригаль. – Выполняйте приказ, целитель.

Несмотря на всю ситуацию, это обращение заставило Дреера хмыкнуть. Стригаль посмотрел на него строго, как на ученика, нарушившего своим неуместным смешком ход продуманного объяснения.

Перед Дмитрием выплыл дородный рыжий Майлгун в белом халате, наброшенном поверх серого балахона. Дреер расхохотался в голос, но закашлялся.

– Выпей воды. – Рыжий поднес к его губам горлышко маленькой стеклянной бутылочки.

Дреер сделал несколько глотков, а когда валлиец убирал бутылку, не преминул заметить:

– Еще ее можно лить на лицо через полотенце. Очень способствует.

– Дурак ты, – сказал Майлгун.

– Почему я ничем шевельнуть не могу, целитель? – спросил Дмитрий. – Кроме языка.

– Пришлось наложить «паралич». – Рыжий говорил обыденно, как будто речь шла о жгуте для остановки кровотечения.

– А на шее что за дрянь пушистая? Ее-то я очень хорошо чувствую.

– «Кот Шрёдингера».

Им, конечно, показывали этот конвойный артефакт. Еще на курсах, когда они учились вместе с Майлгуном и Ивой.