Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Почему так пусто?»
Он смотрел на полку отца, на ней лежали аккуратно сложенные пара брюк, майки, футболки и свитер. Все вещи такие старые и заношенные, что смотрелись словно ветошь. И все равно они отдавали чем-то близким, родным, знакомым. Он взял в руки свитер, который лежал наверху стопки, и сжал его в руке. Несмотря на старость, он был теплый и мягкий и мог бы послужить своему хозяину еще немного.
«Мог бы побыть еще немного рядом»
По щекам покатились слезы. Он кинул свитер обратно на полку и пошел в комнату отца. В детстве ему было запрещено в нее заходить. Отец сильно ругался, стоило ему застать в ней Хиро. Особенно, если рядом с письменным столом. Там ведь куча документов, не дай бог ребенок что-то испортит. И Хиро все детство мечтал, как станет главой семьи и будет ходить, куда ему вздумается. Повзрослев, он тоже не заходил в комнату, и из уважения, но скорее по привычке. И вот, он — глава семьи. И единственный ее член. Мечты имеют свойство сбываться и иногда мучительным образом.
Так долго и так сильно он не плакал никогда в жизни.
«21»
Белобрысый не помнил, как заходил в подъезд, как открывал входную дверь, как разувался и снимал пальто, и как завалился в кровать. Все, что осталось в его памяти об этом вечере — сильный снегопад за окном, подсвечиваемый теплым светом фонарей с аллеи. Завораживающее зрелище. Снежинка за снежинкой. Температура под сорок, сильная дрожь, бредовое состояние.
«Ты в восторге да, Хики? Первый снег в этом году»
— Конечно, я в восторге. Ты посмотри на него! Какая красота!
Она стояла в зале. Почти полная темнота, если бы не маленькая лампа рядом с барной стойкой, ничего, кроме улицы, не было бы видно. Совсем еще детские черты лица, но уже не ребенок. Такой возраст — 13 лет. Только начавшая появляться женская талия, хрупкие плечи, тоненькие ноги, длинные темные волосы до бедер. Одета она была в спальный комплект: белая свободная рубаха и короткие розовые шорты. Вот так стоящая спиной к нему и смотрящая заворожено на падающий снег она казалась еще прекраснее. Блики фонарей отражались в ее рубиновых глазах. Он встал рядом, чуть касаясь своим плечом ее плеча. Ему тоже 13. Она повернулась к нему и улыбнулась. Как вокруг тепло, и где эта гнетущая пустота? Будто не было этих лет одиночества…
— Если ты вдруг думаешь, что сможешь отмазаться от катания на лыжах завтра, то сильно ошибаешься. — Голос ее был мягкий и такой приятный.
— Я и не надеялся. Каждый раз одно и то же. Я начну сопротивляться, ты устроишь скандал, и мы все равно едем на них кататься. Раз исход известен заранее, сопротивление можно пропустить.
— Позиция последнего ленивца.
— Позиция экономящего силы и время человека. И вообще, что такого в этом снеге? Это же просто замороженная вода, но стоит ему пойти, ты с ума сходишь.
— Слушай, дай подумать. — Она прищурилась и усиленно делала вид, что думала о чем-то. — О! Вспомнила! Ведь он же белый!
— И что, что белый?
— Это мой любимый цвет!
— Правда? И почему же?
— Даже не знаю. На лист бумаги смахивает, — сказала она и уставилась на волосы Себастьяна.
— Пошли, «листик» хочет спать. — Он потер один глаз, громко зевнул, и, взяв ее за запястье, слегка потянул.
Она хихикнула и, улыбнувшись, поддалась.
«Один из сотен тех вечеров»
Он проснулся от сильной жажды. Кровать была вся мокрая от пота, а колотило его еще сильнее. За окном уже было светло. Даже слишком светло. Глаза резал ослепительный свет. Голова шла кругом, в глазах то и дело темнело, ноги ватные. Он слабо понимал, где находиться, и почему ему так плохо. Знал он только одно — он сильно хочет пить. И будучи не в силах побороть это желание, он заставил себя встать и спуститься вниз. Спуск был невероятно тяжелым. Держась за перила лестницы, он медленно спускался, боясь перевалиться за них. Тело слушалось плохо, и каждая ступенька давалась с большим трудом. Но, наконец, лестница, казавшаяся бесконечной, осталась позади, и в глаза ударил еще более яркий свет. От него Себ почувствовал тошноту, но, справившись с ней, продолжил путь на кухню. Снег давно прекратился. На улице все замело. Все белое — аллея, деревья, фонари, дома, скамейки и небо. Но впервые за долгое время оно не было затянуто грузными темно-серыми исполинами, а лишь легкими, словно вуаль, белыми облачками. Все вокруг сверкало и будто специально било по глазам. Всего на секунду задержавшись у окна, белобрысый шаркающей походкой пошел дальше к кухне. Дойдя до раковины, он, почувствовав очередное помутнение, оперся на ее край.
«Как же плохо…»
Трясущимися руками он открыл кран и жадно поглощал воду стакан за стаканом. Почувствовав, что напился, он подошел к шкафчику с аптечкой и, собравшись с силами, дотянулся до нее, извлек ее наружу, достал антибиотики, противовирусное и жаропонижающее, разом проглотил по таблетке каждого. Убирать аптечку обратно сил он в себе уже не нашел и оставил ее лежать на тумбе. Вдруг к горлу подступил очередной приступ невыносимой тошноты. Он зажал рот ладонью, спустя пару минут приступ ушел, но слабость стала еще больше. Ноги стали подкашиваться, а ощущения были как на американских горках — мотало из стороны в сторону. Еле-еле дойдя до дивана в гостиной, он упал на него. На нем лежали одеяло с подушкой, те, что он давал Хиро. У него удачно получилось упасть головой на подушку, и натянуть на себя одеяло не требовало много усилий.
«Еще немного и упал был на кухне…Как хорошо, что он не убрал одеяло на место»
— Опять заболел? — Этому вопросу Хики всегда придавала странный раздраженно-усталый тон, словно дальше должно последовать — «Тебе не стыдно?». Будто он специально взял и заболел.
14 лет. Он так же лежит на этом диване, закутавшись в одеяло.
— Ага.
— Ну что же это такое? Ты же только поправился! Что у тебя за организм такой? Стоит кому рядом чихнуть и все — температура, сопли, кашель. Как ты до четырнадцати с ним дожил-то?
Сил ответить на