— Присаживайтесь, — указывая парню на стул, профессор принялся разбирать разложенные на столе инструменты. Михаил осмотрелся по сторонам. Ничего необычного, кроме кучи неизвестного оборудования и пары ассистентов, молча склонившихся над своими рабочими столами.

Профессор Паризин показался Михаилу человеком очень умным и грамотным. Его преклонный возраст предполагал наличие особого статуса, которым может обладать лишь человек исключительно целеустремлённый и толстокожий. Однако мягкая манера поведения, с которой Паризин общался, не выдавала в нём ни капли высокомерия.

В какой-то момент взгляд Михаила зацепился за странную картину. На затылке немолодого уже доктора виднелся огромный шрам, прикрытый чёрными с проседью волосами. Откуда это увечье появилось у профессора Михаил спросить не решился. Спустя несколько секунд, Иван Сергеевич повернулся к молодому человеку, держа в руке большой шприц.

— Я возьму у вас кровь на анализ. Это стандартная процедура. Мне нужно знать уровень гемоглобина, эритроцитов, тромбоцитов, сахара, ну и там много чего ещё. Если начну перечислять всё, то вы, пожалуй, заснёте от скуки.

Михаил с пониманием кивнул и улыбнулся. Он уже и не помнил, как это делается, и улыбка получилась так себе. Профессор всё понял, но виду не подал и молча вонзил иглу в вену на сгибе левой руки. Ампула с кровью была помещена в контейнер с маркировкой под номером Z2–17.

— Что означает эта цифра? — покосившись на контейнер, неуверенно спросил Михаил. Он подозревал, этот номер что-то значит. Но то, что он услышал, повергло его в неимоверный шок.

— Это номер твоего образца, — искренне ответил профессор Паризин. — Z означает букву, присвоенную группе испытуемых; 2 — вторая сотня; 17 — непосредственный номер испытуемого. — Тимофей открыл рот, но слова застряли в горле словно огромный сухой комок. Заметив смятение в глазах своего подопечного, профессор улыбнулся, похлопал молодого человека по плечу и сказал. — Ты не должен расстраиваться. Предыдущие добровольцы просто не подошли по генотипу. Они живы и здоровы. Никто из них не умер, они просто не те, кто мне нужен.

— Понятно, — быстро ляпнул парень и виновато опустил голову. Наступила неловкая пауза, выразившаяся в невероятно растянувшейся минуте тишины. Затем профессор Паризин попросил Михаила проследовать за ним в ангар, который являлся соседним помещением, выполненным в виде гармоничной пристройки.

Вновь усадив молодого человека на стул, профессор повернул к пациенту огромный прибор и попросил взглянуть в странные окуляры. Михаил поместил голову в специальное крепление и заморгал. Из окуляров пробивался очень яркий и слепящий свет. Он резал глаза и по щекам тут же потекли предательские слёзы.

— Вы не должны закрывать глаза, — сказал профессор. — Я понимаю, это не очень приятно, но придётся немного потерпеть. Такова процедура.

Михаил вытер слёзы здоровой рукой и с пониманием кивнул. Яркий свет словно прожигал его голову насквозь. Профессор что-то там делал со своим прибором, а молодой человек вдруг подумал: «А не ослепит ли меня этот странный доктор? Ведь я его совершенно не знаю! С какой целью он взялся за моё лечение? Ведь судя по его же словам, он молекулярный биолог, а не ортопед! Да и ко всему прочему, зачем ему проверять моё зрение, когда мне нужны новые руки и ноги?»

— «Он хороший человек, Михаил. Ему можно доверять!» — шепнул в голове чей-то голос. От подобной неожиданности Михаил вдруг совсем позабыл обо всём и всё оставшееся до конца процедуры время настороженно вслушивался в звуки этого странного места.

Однако несмотря на тревожные опасения, слепить молодого человека и в самом деле никто не собирался. Не успел он как следует додумать свою тревожную мысль, как прибор отстранился от его лица.

— Мы закончили, — улыбаясь, сказал профессор. — Осталось произвести сканирование твоего тела для вычисления симметрии. Это важно, поскольку если я хоть на миллиметр ошибусь в расчётах, твоя походка никогда не будет полноценно ровной.

Огромный прибор сканера помещался в дальнем углу ангара. Профессор помог снять Михаилу протезы, после чего уложил парня в специальную чашу, выполненную в виде человеческого тела, и автоматика медленно затянула его внутрь огромного словно бочка прибора.

Как только движение механизма прекратилось, прямо перед лицом Михаила вспыхнул маленький монитор и на экране появилось лицо профессора Паризина.

— Не волнуйтесь, молодой человек, расслабьтесь и закройте глаза. Можете подумать о чём-нибудь добром, а лучше всего вызовите в памяти самое приятное воспоминание. Это поможет вам успокоиться. Вся процедура займёт не более десяти минут.

Михаил последовал совету доктора и закрыл глаза. Перед ним тут же появилось лицо Юленьки. Её мягкая улыбка заставляла молодого человека замирать от восторга. Огромные карие глаза смотрели на него так, что от этого взгляда он краснел и напрочь терял дар речи. Юля смеялась, видя это, а он глупо улыбался ей, отчего смешил её ещё сильнее. Столько лет прошло после их первой встречи там на поляне, а Михаил так и не набрался смелости признаться Юле в любви. Какое-то время он жутко ревновал её к своему брату, а как-то раз даже набросился на него без видимой причины. В тот день они хорошенько подрались, и Панфилов почти два часа отчитывал их в присутствии матери. Это было ужасно стыдно! Но после драки, как ни странно, ревность утихла и какое-то время Михаил смотрел на Юлю совершенно равнодушно. Но лишь до момента, пока они не были вынуждены уехать из своего родного города в специальный лагерь.

В поезде Михаил плакал. Больше, конечно, из-за матери. Он сильно любил её и ни разу в своей жизни не разлучался с нею больше, чем на пару дней. Серафим пытался держаться. Но в момент, когда поезд тронулся сам пустил слезу и, молча утираясь, залез на верхнюю полку, где и проспал почти всю дорогу.

В следующий раз они увиделись, спустя почти два года. Юля приехала с матерью и отчимом забрать братьев Сомовых из лагеря. Серафима уже призывали на срочную, Михаил оставался с родителями, чтобы закончить обучение. В тот самый счастливый для Михаила день он наслаждался обществом близких его сердцу людей. Они гуляли по красивому летнему городу, в то время ещё не затронутому войной. Мама смеялась и радовалась, видя, что её сыновья живы и здоровы. А ещё она иногда плакала, но всё больше от счастья и старалась быть к своим мальчикам как можно ближе.

Серафим шутил и все смеялись, а он радовался, поражаясь в душе, как мог он раньше так глупо и долго молчать и в какой-то момент сам принялся шутить.

— Ты такой забавный, Мишка, — заливаясь смехом, говорила Юленька. — Я так ещё никогда не смеялась.

Мишкой его могла называть только она и только она могла смеяться над его нелепостями и глупостями. Поскольку только ей принадлежало его сердце, а это, как известно, самая дорогая награда в жизни. Ибо тот, кто отдал своё сердце сам уже без пяти минут ангел.

— Михаил, вставайте, мы закончили, — голос профессора вернул молодого человека в реальность.