— Вы смухлевали, — прервал Ллойда репортер.

— Прошу прощения? — ошарашенно произнес Ллойд.

— Вы смухлевали. Вы нарочно изменили условия эксперимента.

— Мы ничего не меняли!

— Вы хотели огородить себя от всех судебных исков. Даже после всех ваших песен и плясок в ООН вам все равно хотелось быть уверенным, что никто вас не засудит. Естественно, если бы вам удалось показать, что ЦЕРН не имеет ничего общего с Флэшфорвардом…

— Мы ничего не подтасовывали, ничего не подделывали. Мы не подделали бозон Хиггса. Господи, мы совершили прорыв в науке!

— Вы нас обманули, — мрачно бросил репортер. — Вы обманули всю планету.

— Не говорите глупостей, — отрезал Ллойд.

— Ой, да бросьте вы! Если вы не смухлевали, почему же тогда не смогли дать нам всем возможность еще раз заглянуть в будущее?

— Я… я не знаю. Мы пытались. Видит бог, мы пытались.

— Будет расследование. Надеюсь, вы это понимаете.

Ллойд закатил глаза. Но репортер, пожалуй, был прав.

— Послушайте, — произнес Ллойд, — мы сделали все, что было в наших силах. Проверка компьютерных отчетов это покажет. Можно будет убедиться, что все параметры эксперимента были выдержаны. Конечно, существует проблема хаоса, зависимой чувствительности, но мы действительно старались, как могли, и полученный результат никак нельзя считать неудачей — если мыслить более широко.

Репортер был готов снова возразить — наверное, хотел сказать, что компьютерные отчеты тоже можно подтасовать, но Ллойд поднял руку.

— И все же, возможно, вы правы. Возможно, это доказывает, что ЦЕРН абсолютно непричастен к Флэшфорварду. А в этом случае…

— А в этом случае вы сорвались с крючка.

Ллойд нахмурился. В принципе, с точки зрения права его уже не за что было судить. Но с точки зрения морали? Без оправдания, которое ему могла дать доказанная гипотеза существования блоковой Вселенной, он действительно со дня самоубийства Дима чувствовал себя виноватым во всех смертях и разрушениях.

— Пожалуй, вы правы, — поднял брови Ллойд. — Пожалуй, я действительно сорвался с крючка.

Как любой физик, Тео каждый год с интересом ждал сообщения о том, кто станет очередным лауреатом Нобелевской премии — кто встанет в один ряд с Бором, Эйнштейном, Фейнманом, Гелл-Манном и Паули. За годы существования ЦЕРНа ученые из этого учреждения получили более двадцати Нобелевских премий. И конечно, когда он увидел в своем электронном почтовом ящике новое сообщение, прочел тему, ему даже не было нужды открывать письмо, чтобы узнать, что в этом году его имени в списке лауреатов не будет. Тем не менее ему хотелось посмотреть, кому из его друзей и коллег повезло. Тео открыл письмо.

Лауреатами Нобелевской премии в этом году стали Перлмутер и Шмидт. Их награждали в основном за работы, сделанные около десяти лет назад. Эти физики доказали, что Вселенная будет расширяться вечно, что ей не грозит случайный коллапс. То, что награда вручалась за труды, законченные несколькими годами раньше, было достаточно типично. Требовалось определенное время, чтобы результаты исследований можно было воспроизвести и обдумать.

«Что ж, — решил Тео, — оба эти физика вполне достойны награды. Конечно, в ЦЕРНе некоторые будут огорчены. Поговаривают, что Макрейни уже планирует праздничный банкет. Но это всего лишь слухи». Как бы то ни было, Тео, как и каждый год в это время, размышлял о том, увидит ли он когда-нибудь свое имя в списке лауреатов.

Следующие несколько дней Тео и Ллойд посвятили отчету по бозону Хиггса. Несмотря на то что в прессе уже — пусть и без особых восторгов — было объявлено миру о получении этой элементарной частицы, они были обязаны подготовить результаты эксперимента для публикации в авторитетном журнале. Ллойд, по обыкновению, долго и нудно просматривал представленный для печати материал. Тео расхаживал по кабинету из угла в угол.

— В чем же различие? — наверное, в десятый раз спросил Ллойд. — Почему во время первого эксперимента мы не получили бозон Хиггса, а сейчас получили?

— Не знаю, — покачал головой Тео. — Мы ничего не меняли. Но конечно, условия все же были немного другие. С первой попытки прошло несколько недель, поэтому Земля сдвинулась на миллионы километров по орбите вокруг Солнца, да и Солнце, как всегда, тоже двигалось в космическом пространстве и…

— Солнце! — громко воскликнул Ллойд и поймал удивленный взгляд Тео. — Не понимаешь? Во время последнего эксперимента Солнце стояло над горизонтом, а на этот раз оно еще не взошло. Может быть, в первый раз на наше оборудование каким-то образом воздействовал солнечный ветер?

— Туннель Большого адронного коллайдера расположен на глубине сто метров под землей и оборудован самой лучшей системой защиты от радиации, какую только можно купить за деньги. Сколь-либо значимое число ионизированных частиц не могло проникнуть в туннель.

— Гмм… — задумчиво протянул Ллойд. — А как насчет тех частиц, от которых мы не в состоянии экранировать коллайдер? Как насчет нейтрино?

— Для нейтрино нет никакой разницы, были мы в этот момент повернуты к Солнцу или нет, — нахмурился Тео. — Только половина из каждых двух сотен миллионов нейтрино, проникающих сквозь Землю, действительно обо что-то ударяется. Остальные частицы просто вылетают с другой стороны.

Ллойд задумался, поджав губы.

— Но возможно, нейтринная вспышка была особенно сильной в тот день, когда мы проводили первый эксперимент.

Ллойд начал смутно припоминать свой разговор с Гастоном Беранже. Тогда Беранже перечислял другие события, имевшие место в пять часов пополудни 21 апреля.

— Беранже тогда мне сказал, что в Нейтринной обсерватории в Садбери был зарегистрирован взрыв сверхновой как раз перед началом нашего эксперимента.

— Я знаком кое с кем из этой обсерватории, — откликнулся Тео. — Венди Смолл. Мы вместе заканчивали аспирантуру.

Нейтринная обсерватория в Садбери была открыта в 1998 году. Она расположена на глубине два километра под толщей докембрийских горных пород и оборудована самыми чувствительными детекторами нейтрино на Земле.

Ллойд кивнул в сторону телефона. Тео снял трубку.

— Код знаешь? — спросил он.

— Код Садбери? Наверное, семьсот пять. Это код многих городов в Северном Онтарио.

Тео набрал номер, поговорил с оператором, повесил трубку и набрал другой номер.

— Алло, позовите, пожалуйста, Венди Смолл. — Пауза. — Венди, говорит Тео Прокопидес. Что? Очень смешно. Ну ты и шутница. — Тео прикрыл трубку ладонью и прошептал Ллойду: — Она думала, что я умер.

Ллойд с трудом сдержал усмешку.

— Венди, — сказал Тео, — я звоню из ЦЕРНа, и тут со мной рядом кое-кто еще: Ллойд Симкоу. Не возражаешь, если я включу громкую связь?