Антуанетта сидит напротив меня. Я хочу закрыть глаза и не видеть платья из грубой бурой шерсти, выцветшей пыльно-голубой накидки, потертой шапочки из простой ткани, темных полумесяцев под глазами. Мне становится стыдно. Мне кажется, что я совсем не знаю Антуанетту.

— Я боялась, что ты не придешь, — говорит она.

Она тянется ко мне через решетку, и я беру ее за руку.

— Антуанетта…

Она устало опускает плечи и качает головой, но ничего не объясняет. Зачем она стала проституткой, зачем украла деньги. И тут она замечает мое платье и сильнее сжимает мне руку.

— Это платье… где ты его взяла?

— Подарок.

Она грустно смотрит на меня, морщит лоб и больше ничего не говорит. Я воображала, что мы будем долго шептаться, сблизив головы, всхлипывать и вытирать друг другу слезы. Я делаю вдох и, чтобы нарушить тишину, начинаю рассказывать. О том, как Колетт — я называю ее «твоей подругой из дома мадам Броссар» — пришла к нам домой. Я жду, что Антуанетта вздрогнет, заговорит, но ей, кажется, нет дела ни до чего. Пусть даже я знаю, что она работала вовсе не в ресторане.

— Она сказала, что ты взяла семьсот франков. Но, Антуанетта, зачем?

Я говорю так же, как Шарлотта, когда она выпрашивает кусок ячменного сахара или второе яйцо из четырех.

— А твое платье? — спрашивает она.

— Мне кажется, это я сейчас должна задавать вопросы, — говорю я тихо, но твердо.

— Ладно. Ты права. Для начала я должна попросить тебя об услуге.

Я киваю.

— Расскажи Эмилю, что я здесь, в Сен-Лазар.

Как и всегда, я вскидываюсь при упоминании этого имени, но ее руки не выпускаю. Если мы поссоримся, если она встанет и уйдет, я не смогу пойти за ней — между нами решетка. Я наклоняюсь ближе.

— Расскажи, почему ты работала в таком месте. У нас же и так было мясо два раза в неделю.

Она сжимает губы в тонкую линию, проводит пальцем по моей ладони.

— Ты не захочешь знать правду.

— Захочу, — я ною, напоминая себе Шарлотту.

Она моргает. Сидит вроде бы совсем рядом со мной, но смотрит куда-то сквозь меня, в стену.

— Мне нужны деньги на дорогу до Новой Каледонии.

— Антуанетта?!

На мгновение она опускает взгляд, но только на мгновение. Потом она снова смотрит на меня.

Глаза застилает туман. По щекам бегут слезы, но с ними уже ничего не поделать.

— Нет! — Я вырываю у нее руку.

Она прячет лицо в ладони. Плечи у нее трясутся. Она плачет, хоть и беззвучно. Я встаю, но железная решетка не дает мне обнять ее — обнять девушку, которая никогда не плачет.

Что тут скажешь? Как объяснить ей про то, как это далеко? Про экватор. Про другое полушарие. Она не поймет.

— Туннель, пробитый сквозь центр земли, выйдет наружу в Новой Каледонии, — говорю я, — но пробить его нельзя, слишком он длинный.

Она чуть качает головой, отнимает руки от лица.

— Шесть недель или чуть больше на корабле, который отходит из Марселя.

В ее взгляде решимость, которая привела в дом мадам Броссар, позволила задирать юбку. Упрямство, которое однажды приведет ее в далекие края.

Я вытираю глаза, облизываю губы, сжимаю пальцы.

— Ты любишь Эмиля Абади, я знаю. Я видела, что ты счастлива, как держишь его за руку на рю де Дуэ. Но иногда ты не прислушиваешься к голосу разума. — Она открывает рот, чтобы возразить, но я поднимаю руку, останавливая ее. — Я знаю, как тебе плохо. Ты много раз ссорилась с ним из-за мертвой собаки, из-за того, что кто-то ударил тебя по лицу, из-за денег, которые он отказывался откладывать. У тебя круги под глазами, и это из-за него.

Она касается темного полумесяца.

— Кроме того, у него снова не все ладно. Его обвиняют в смерти вдовы Юбер.

Она обхватывает себя руками, сжимает зубы, отворачивается. Но слова продолжают вырываются из моего рта. Как будто тележка катится вниз с горы, и ее уже не остановить.

— Какой-то парень признался и сказал, что Эмиль Абади был его сообщником.

Лицо ее темнеет, она с трудом дышит. Пальцами она впивается в свои ребра. Я продолжаю все быстрее.

— Инспектор утверждает, что вдова Юбер была убита одиннадцатого марта, в часы, когда Абади и другой парень не были заняты на сцене в Амбигю.

— Это когда? — разлепляет губы она.

— Между третьей и седьмой картинами.

Антуанетта хлопает ладонью по колену, и чернота под глазами неожиданно светлеет.

— Я никогда не рассказывала про кладовую и про то, как мне поклонялись.

Я не успеваю и слова вставить, а она рассказывает, что этот самый час почти каждый день она проводила с Эмилем Абади и отмечала все это в календаре.

— Девять дней из каждых десяти в этом календаре помечены крестиком, Это доказывает его невиновность.

Она говорит быстро, взволнованно, спрашивает, когда суд. Я отвечаю, что через два месяца, и она велит мне найти календарь, засунутый между дымоходом и стеной, и отнести его месье Альберу Дане, адвокату Эмиля. Она просит, чтобы я объяснила ему значение маленьких крестиков и что одиннадцатого марта там тоже должен стоять крестик.

— Меня еще не выпустят, — говорит она. — Сделай это для меня, пожалуйста, это важно.

Ее лицо сияет надеждой и доверием, и я киваю.

— А теперь скажи. Тот парень, который признался… его зовут Мишель Кноблох?

— Да.

Она снова хлопает по коленям и светится от радости.

— Это самый большой врун во всем Париже. Люди в очередь выстроятся, чтобы заявить это в суде.

— Никто не станет оговаривать себя, признаваясь в убийстве. — Я снова ковыряю заусенец на пальце. — Для чего?

— Он хочет попасть в Новую Каледонию. Думает, что земля там сочится молоком и медом.

Она так радуется. Но мое сердце ноет.

Я прижимаюсь щекой к стене нашей комнаты и заглядываю в дыру за дымоходом. Чуть поблескивают два металлических колечка. Наверное, это и есть календарь Антуанетты. Я тыкаю в дыру ножом, подцепляю одно колечко и вытаскиваю из тайника блокнот в кожаной обложке.

Я кладу календарь на стол и долго смотрю на него, не понимая, откуда у Антуанетты такая милая вещица. Потом осторожно беру его с той стороны, где страницы вырезаны фестонами. Одним пальцем, как будто обложка раскаленная, я открываю ее и немедленно вижу экслибрис: «Собственность Вильяма Бюснаха». Я не даю себе труда задуматься, почему у Антуанетты оказался календарь автора «Западни». Открываю мартовскую страничку. Там сидят две птицы — зеленые с желтыми грудками, целуют