Ах, и вы тут?.. И вы сюда соблаговолили, многоуважаемый? А если мы сюда?.. гм… Ваша комбинейшен действительно страшная! Уй-уй-уй, какая страшная!

Маленький, не отзываясь, строит западню за западней. Преподаватель музыки, не сходя с центральной линии, держится героически. Но вот он примолкает и, словно мышь, на которую напала кошка, бросается то сюда, то туда, и в конце концов ему волей-неволей приходится бить подставленную шашку и отдавать свою.

Челюсть у большого Антанаса дрогнула: еще немного — и он окончательно выйдет из себя. Маленькому Антанасу хочется встать, убежать куда-нибудь в сад, на двор, но отец, посапывая, снова расставляет шашки, и начинается реванш. Маленький хорошо знает, что его ожидает, если он выиграет несколько партий подряд. Однако проиграть большому еще страшнее, тогда начинаются издевательства, хихиканье, взъерошивание волос.

— Э, сударь, капутскин? Немного плоховато, пришел козел рогатый?.. Ага, получил? Не ной, не ной только, все равно музыкантом не будешь.

Если Антанелис держится крепко, отец подкапывается под него с другого конца:

— А-а-а! Уже, уже губа дрожит? Реветь начинаете? Ну, как же не разреветься, — такое имение потерял! — Это длится до тех пор, пока не прибегает из соседней комнаты или не подымается со своего кресла жена большого и мать маленького. За ней показывается Квинтет. Тогда Антанелис действительно начинает плакать.

Дело доходит до реванша. Медленно, остерегаясь неожиданностей, противники окружают друг друга. Вот на лбу у большого Антанаса блеснули уже капли пота. Три его шашки могли бы еще сопротивляться, но они заперты. Большой еще ниже нагибается к доске и долго думает, шевеля черными бровями. Антанелису кажется, что и жук, нарисованный на коробке, начинает двигать усами.

Вдруг отец, подняв руку, грозит указательным пальцем, словно вынырнувшим из кулака, перед самым носом Антанелиса. Вслед за молнией гремит гром:

— Ты только тут мне… не издевайся!

Антанелис и не думает издеваться. Пока не поздно, он пытается встать из-за стола.

— Ты куда это, сударь? В футбол играть? Ботинки бить? А уроки ты сделал? Посиди-ка!

Плетеное кресло трещит.

— Тони!

— Сколько будет пятью пять? Ну? Да не бормочи мне тут, отвечай как следует.

— Тони, оставишь ты его в покое?! — говорит мать, роняя на колени роман. — Фу, и это еще называется педагог!

— Педагог! Педагог! Знай свой чепец — и делу конец. Книжка у тебя под носом, ты и читай. Не учи меня, пожалуйста, как с ним обращаться. Ну, пятью пять!

Антанелис молчит. Молчит потому, что таблицу умножения он заучил еще в начальном училище, и теперь ему так же неудобно отвечать на такие пустяковые вопросы, как неудобно было бы проехаться по улице на деревянной лошадке. Может быть, поняв причину этих издевательств, маленький встряхивается и в первый раз громко, с плачем протестует:

— Папа проиграл, вот потому и сердится…

— Что-о-о? — во весь рост поднимается большой Антанас. — Это ты кому так? Отцу?! В глаза, в глаза уже дерзит. Ну, если так, то — марш!

Большой Антанас, словно крепкими клещами, хватает маленького за ухо и тащит по веранде. Грудь матери Антанелиса и жены большого Антанаса ходит ходуном, глаза мечут искры.

— Тони! — кричит она и топает мягкой туфлей о пол. Дрожат цветы в вазонах, Квинтет встает и ждет приказаний своей госпожи.

— Становись на колени! — кричит большой, не обращая внимания на женино предупреждение. Антанелису даже не приходится становиться на колени самому, — отец сильным рывком заставляет его присесть, пригрозив вдобавок: — Стой тут, пока я не вернусь.

Потом хлопает одна дверь, другая, мяукает кошка, которой хозяин прищемил хвост: большой уходит погулять.

Снова трещит плетеное кресло, и мягкими, осторожными шагами подходит мать Антанелиса. Она утирает маленькому слезы, поднимает с пола и уводит к себе в комнату.

Антанелис получает шоколад. Он прижимается головой к матери, и та нежно гладит его по волосам. Тут же и Квинтет, который отгоняет мух, громко лязгая зубами. Маленький успокаивается. Смочив палец слезами, он начинает рисовать на обоях птичек.

Антанелису кажется, что он сидит в классе, что все дети превращаются в шашки, он сбивает учителя географии и сбрасывает его в большой ящик.

— Дамка! — кричит кто-то над самым его ухом. Антанелис вздрагивает, шоколад падает на пол, Квинтет поворачивает пятнистую голову, обнюхивает шоколад, но вскоре опять закрывает глаза.

КОЛОДЕЦ

Перевел А. Баужа

После обеда небо заволокло тучами. Ветер стих, словно перед какой-то большой переменой. Горизонт тоже затянуло. Дождь собрался, как видно, надолго.

Матас Кряуза с батраком до сумерек складывали в копны еще не успевшую просохнуть отаву, собираясь свезти ее заутро.

Работающие вдруг насторожились. В насыщенной влагой тишине, позади дома, кто-то затянул резким высоким голосом веселую песню. Но пение тут же внезапно оборвалось. Поплевав на ладони, Кряуза снова взялся за вилы, поглядывая изредка на тучу, черной стеной нависшую на западе.

— Да, — вдруг вспомнил он, — сегодня ведь базар. Пьяных теперь будет полным-полно, как жаворонков в поле. Притащится и папашенька наш на четвереньках. Посушит брюшком болота!

Папашей Кряуза называл своего тестя, хотя тот был почти одних лет с ним. Жил тесть в другой деревне. Женясь на его дочери Морте, Кряуза рассчитывал со временем получить землю. Папаша был уже вдовцом, довольно-таки дряхлым. Только своими постоянными опасениями близкой смерти и вечным кряхтением он и приманивал женихов к дочке, уже ударившейся в богомольство. Однако он ни одному из будущих зятьев не обещал взять его к себе в дом.

— Пока жив я, — говорил он упрямо, — на шею себе никого сажать не желаю. Будь они все хоть из золота! Вот умру — ничего с собой не унесу. Тогда и делайте, что хотите!

Пораздумав хорошенько, Кряуза решил взять его Морту — девушка была верным векселем, который папаше со временем придется оплатить.

Кряуза почти не жил с Мортой, как с женой. Неразделённое ложе стало тяжёлым уделом Морты. Тяжелым камнем давило это её сердце.

— С тебя, как с козла, — ни шерсти, ни молока! — говорил ей муж и год спустя вместе со своей подушкой перебрался в клеть, поближе к молодой служанке.

Терпеливая и бессловесная, неспособная жаловаться, Морта сделалась послушным орудием в руках мужа, как раньше была рабой отца. Незаметным образом батрачка повела себя, как настоящая хозяйка, а она, жена, стала служанкой мужа и его любовницы.

Кряуза возлагал все свои надежды на одышку и кряхтенье папаши и даже кое-каких долгов наделал, будучи уверен в скором обладании хозяйством тестя. Но папаша не только «передал свой гроб другому», но неожиданно ожил, несмотря на свой возраст. Повязав