– Порешу всех! – кричал он, размахивая топором.

Его быстро скрутили, заломили руки, отвезли в район. Жена несколько раз ходила в город, чтобы узнать о судьбе мужа. После третьего раза она вернулась из милиции уставшая, обессиленная, с глазами, смотрящими в землю. Женщина уже даже не плакала. Зашла в хату, сняла платок, села на деревянную скамью, склонила голову.

– Погибнем мы без отца, – сказала тихо. – Заслали его на Соловки, не вернется он оттуда.

– Так и сказали в милиции? За что? – допытывалась Маричка.

– За «пять колосков», – объяснила мать.

– И надолго? – подавленно спросила дочка.

– На десять лет. Считай, что навсегда.

– Может, еще и вернется. – Маричка хотела как-то успокоить мать, да и самой не верилось, что за несколько килограммов оставленной на поле гнилой картошки могут так надолго заслать на какие-то Соловки.

– Не вернется, – повторила убитая горем мать. – Всего наслушалась от людей. Сколько же их под милицией! Все хотят добиться, где же их родные, а ответ один: заслали на Соловки. Не слышала от людей, чтобы кто-то оттуда вернулся. Мерзнут, болеют на ссылке, погибают от тяжелой работы. И все по закону о «пяти колосках». Тот украл несколько килограммов зерна, а другие и не крали, так все равно по доносу арестовали. Говорят, целыми эшелонами везут людей на север. Туда везут, а оттуда никто не возвращается.

– А мы все равно будем ждать, – с надеждой сказала Маричка.

У Черножуковых с каждым посещением активистов таяли припасы. Постоянно приходилось перепрятывать, но бригады что-то да изымали. Однажды под вечер наведалась Ольга. Она сказала, что дома почти ничего не осталось. Женщина спросила, удалось ли им сохранить зерно.

– Немножко по мешочкам в разных местах, – призналась Варя, – а в коровнике закопан последний мешок.

– Нужно перепрятать, – заметила Ольга.

– Куда? – сказал отец. – Уже не знаем такого места, чтобы «буксиры» не нашли.

– Я знаю! – сообщила Ольга. – Сама там спрятала и вам советую.

– Где такое место? – поинтересовалась Варя.

– В могиле, – понизив голос, ответила сестра.

– И как тебе в голову пришла такая страшная мысль?! – отшатнулась от нее Варя.

– Это же большой грех – нарушать покой умершего, – сказал отец.

– А детей без куска хлеба оставить – это не грех? – отозвалась Ольга. – Я среди ночи сама забросила мешок на плечи и пошла на кладбище. Там нашла свежую могилу и прикопала зерно. Теперь буду по ночам ходить, понемногу брать, молоть на жерновах и печь хлеб для детей. А мои старики пусть пальцы сосут в своем колхозе. Я им говорила, что до добра не доведут коллективные хозяйства!

– А если и правда в коровнике начнут тыкать своими копьями землю? – размышляла Варя. – Заберут последнее, и что тогда?

– Вот и я о том же! – зашептала Ольга. – Можно спрятать этой ночью, пока Василий ночует у родителей.

– Почему без Василия? – не поняла Варя.

– Когда придется выбирать между мужем и детьми, тогда поймешь.

– Неужели такое может случиться?

– Может. Все возможно, – вздохнула Ольга.

– А если кто выследит, когда пойдем на кладбище? – со страхом спросила Варя. Ей уже сейчас было страшно от одной мысли.

– А вам не нужно идти на кладбище. – Ольга загадочно улыбнулась.

– То есть? – спросил Павел Серафимович.

– У вас на огороде свое кладбище. Зачем куда-то идти?

– Ты хочешь сказать?.. – Варя испуганно заморгала.

– Именно так! – сказала Ольга. – Неужели у комиссии хватит наглости тыкать копьями в могилу? Гроб матери еще цел, поэтому можно поставить на него корыто и все там спрятать. Зерно так не будет преть и дольше сохранится, – рассуждала Ольга.

Варя посмотрела на отца. Он сидел, склонив голову. Нелегко далось ему решение.

– Так и сделаем, – выдавил он из себя.

– Только ты не иди домой, – попросила Варя. – Поможешь нам?

Дождавшись, пока стихнут голоса и погаснет свет в сельсовете, Черножуковы пошли на край огорода, где грустно возвышались два креста.

– Можно было бы и в дедову могилу что-то спрятать, – шепотом сказала Ольга, – но заметят активисты, что земля нарушена, а здесь свежая могила.

Варя, немея от страха, подошла к материнской могиле, упала на колени.

– Мамочка, родненькая, – едва шевеля губами, сказала Варя. Сразу же покатились слезы, закапали на мерзлую землю. – Простите, что вас тревожим, что нет вам покоя и на том свете. Прошу вас, молю, спасите моих деток! Не дайте им погибнуть голодной смертью!

Варя поднялась, вытерла слезы.

– Копайте! – Ольга подала отцу лопату.

Павел Серафимович копнул несколько раз, бросил лопату на землю.

– Не могу! – сказал он. – Где угодно, но не здесь. Не могу. Рука не поднимается.

– И что же вы такие у меня слабодушные?! – Ольга схватила лопату, начала быстро раскапывать мамину могилу. – Не стойте, как пеньки среди леса, – обратилась она к ним, – тяните корыто и зерно.

Когда послышался глухой удар лопаты о гроб, Варя чуть ли не лишилась чувств.

– Иди уже в хату! – недовольно пробурчала Ольга. – Можно подумать, для себя стараюсь.

Предупредить Павла Черножукова о новых изъятиях сельскохозяйственных продуктов Кузьма Петрович не мог – не позволяла партийная принципиальность и преданность коммунистическим идеалам. Но почему-то в последнее время не шел из головы тот случай в детстве, когда Павел угостил его хлебом с салом. Будто это было вчера, помнил, как очень хотелось есть. Казалось, что желудок прирос к спине, и оттого все внутри болело и его тошнило. И таким вкусным показалось это сало, что никогда после такого не пробовал! В голове до сих пор звучали слова друга детства: «Давай поедим вместе». Мир стал ярче от этих простых слов. Сейчас, когда возник выбор между помощью Павлу и партийным долгом, преимущество было на стороне последнего. Он оставался верным своим идеалам и принципам, невзирая на то что понимал: что-то идет не так. Несмотря ни на что, совесть в душе просила предупредить Павла Черножукова о новых мерах.

Несколько раз Кузьма Петрович посматривал в окно сельсовета. Отсюда двор Павла был как на ладони. Хозяина не было видно. Уже в сумерки Павел Серафимович вышел заняться хозяйством. Кузьма Петрович дождался благоприятного момента, когда Черножуков принялся подметать во дворе, а Быков отправился на крыльцо покурить и проветриться. Щербак вышел на улицу вслед за однопартийцем и начал разговор о том, что необходимо взять больше подвод, потому что картофеля и свеклы у крестьян значительно больше, чем зерна. Он обсуждал детали с Быковым и пытался говорить громко, чтобы было слышно Павлу. Ему пришлось встать так, чтобы Быков не разглядел за ним человека с метлой во дворе. Стоя спиной к усадьбе Черножукова, Кузьма Петрович не мог видеть Павла, но слышал, как метла начала скрести тише и даже на мгновение утихла. Павел должен был уловить их разговор, по крайней мере, из его отрывков можно догадаться о новых изъятиях.