Звук, который издал Пастух, действительно был похож на хрюканье, хотя он, задыхаясь от гнева, явно пытался произнести какие-то слова.

Ветер усилился, из-за туч выглянула луна, сделав пляску теней на поляне еще причудливей. Кроны деревьев раскачивались, шелестели листва и травы.

Дарья улыбнулась. Она чувствовала себя хозяйкой леса, властительницей ночи, способной разгонять тучи и управлять ветром. Удивительное ощущение. В нем было что-то колдовское, сатанинское, запретное. Даже аппетит неожиданно проснулся: очень хотелось чего-то сладкого, пирожных или шоколадных конфет.

Она похлопала Пастуха по морщинистой щеке.

— У тебя есть еще время помереть от инфаркта. Несколько минут.

Собрав остатки сил, старик прохрипел в ответ:

— П… проклинаю!

— Проклинаешь? — с наигранной укоризной промолвила Дарья. — Ну-ну… Вот только поздно меня проклинать, я уже проклята. Зря пыжишься, старик. Лучше помолись своей хозяйке Грозе. Она услышит тебя, я уверена.

Пастуха затрясло, его зубы клацнули, рука приподнялась — напряженные костлявые пальцы скрючились — и обессиленно опустилась на траву. Дарья узрела в этом жесте предел отчаяния, эмоциональный максимум, на который только способен человек. И это принесло ей удовлетворение. Она уже предвкушала тот момент, когда покажет видеозапись с последними минутами жизни Пастуха Виктору. Это окончательно сломает зверя. Это мощней и беспощадней голода и боли. Это идеальное орудие мести. Но пока съемку придется прервать. Временно. Нужны свободные руки для следующего шага.

Отключать камеру не стала — просто положила телефон на траву, после чего принялась толкать Пастуха к яме. Непростое оказалось дело, хотя старик даже не пытался сопротивляться. Он лишь хрипел, гневно вращал глазами да тщетно пытался вцепиться слабыми пальцами в траву.

— Тяжелый, сволочь, — сетовала Дарья, пододвигая Пастуха все ближе к яме. — Ну ничего, ничего… еще чуть-чуть…

Остановилась, отдышалась, подняла телефон и продолжила съемку. В свете ламп лицо старика напоминало морду древнего ящера — из широко открытого рта обильно текла пенистая слюна, глаза едва не вылезали из орбит. Дышал он порывисто, издавая звуки, схожие с шарканьем наждачной бумаги. «Хороший материал, — оценила Дарья. — Первое место за операторскую работу».

Телефон снова отложен. Еще усилие — и Пастух свалился в яму. И как же удачно упал, прямохонько на спину. Такую картину нужно запечатлеть как подобает, не упуская мелочей. Взяв телефон и нацелив объектив камеры на старика, Дарья медленно обошла могилу.

— Вот так. Отлично. То, что надо. Знаешь, Пастух, у меня это уже третьи похороны за сутки. Многовато, скажи? Того гляди, привыкну. Похороны после завтрака, похороны после обеда, похороны после ужина — вот и день удался. Я не против того, чтобы хоронить таких, как ты, трижды в день.

Пастух вытянул дрожащую руку. Дарья было решила, что это запоздалый жест мольбы о пощаде, но ошиблась: старик, оскалившись и натужно хрипя, вонзил ногти в стенку могилы и накарябал крест. Усилие, которое он приложил к этому действу, было неимоверным, будто от этого зависела его жизнь и жизнь его сыновей.

Крест. Дарья присела на корточки и сняла знак на камеру крупным планом. Отчего-то вспомнила про шрам на своем лбу. Крест и молния. Черные метки? Определенно. Символы ненависти.

Плюнув в старика, Дарья взяла лопату и принялась с ожесточением закапывать могилу. Землю бросала на ноги Пастуха, на живот. Она хотела до последнего момента видеть в его глазах животный страх. Старик ворочался, кряхтел, глядя, как растет слой земли над его дряхлым телом. Дарья закапывала могилу, умудряясь при этом снимать все на камеру — спина взмокла, ветер теребил копну рыжих волос.

Она теперь бросала землю на грудь и шею старика, наслаждаясь тем, в какой муке кривилось его лицо. Мимика человека, знающего, что жить осталось совсем немного, а смерть будет страшной, — превосходный видеоматериал, лучше не придумаешь! Виктор станет таким же ничтожеством, как Свин, когда это увидит. Его гордыня падет и растечется зловонной слизью. Восторг! Это будет ничем не замутненный восторг! И пускай Гроза бесится, глядя, как страдают ее слуги, эта сука не с той связалась, на каждую молнию найдется громоотвод!

Комья земли скатывались на лицо Пастуха, его глаза в сумраке могилы блестели, как серебряные монеты. Дарья не чувствовала усталости, по ее жилам текла холодная энергия, мощи которой хватило бы, чтобы закопать сотню, тысячу прислужников Грозы. Месть взрастила древо с пьянящими восхитительными плодами. Каждый ком земли, брошенный в могилу, был хлесткой пощечиной Грозе. Бить ее, бить суку безжалостно! Мгла расступится, и путь к солнечному острову будет свободен! Так будет, обязательно будет!

Увлеченная своими мыслями, Дарья не заметила, как подошел Константин. Он быстро вынул из наплечной кобуры пистолет, снял его с предохранителя и нажал на спусковой крючок. Звук выстрела был подобен грому. Дарья подскочила от неожиданности, выронила лопату и телефон.

Пуля попала Пастуху точно в лоб. Эхо от выстрела затерялось среди ночного леса. Несколько секунд Дарья стояла в оцепенении, уставившись на мертвого старика в могиле, а затем развернулась и, рыча сквозь зубы, попыталась влепить Константину пощечину. Тот с небрежной легкостью перехватил ее руку.

— Ты-ы! — рычала Дарья. — Да ты-ы!..

Он оттолкнул ее, засунул пистолет в кобуру.

— Не вздумай меня отчитывать! — строго, металлическим голосом сказал он. — Я не собираюсь оправдываться за то, что не дал тебе похоронить старика заживо. Он такой смерти не заслуживал.

Дарья тихо неразборчиво выругалась. Константин вздрогнул, будто от холода, и продолжил, сменив тон на более мягкий:

— Я готов Виктора и Свина на куски разорвать, но причинять вред еще кому-то я не стану. И тебе не позволю. Нужно видеть границы.

— Разорвать на куски? — процедила Дарья. — Ну что же, ловлю на слове.

Константин поднял руки в жесте «сдаюсь», попятился.

— Ну вот что, безумная ты моя, я даже знать не хочу, что ты опять задумала.

Дарья промолчала. Тяжело вздохнув, она положила телефон в карман, затем поддела ногой крупный ком земли, сбросив его в могилу прямо на лицо Пастуха.

Подошли парни, Константин сказал им «закапывайте» и зашагал прочь. Дарья пошла следом. Она больше не чувствовала себя хозяйкой ночи, и лес уже не казался ей таинственной декорацией. Странная эйфория прошла, накатила усталость.

Забрались в автомобиль. Какое-то время сидели молча, ждали, когда вернутся парни, вглядываясь в беспокойную ночь за лобовым стеклом. Наконец Дарья произнесла тихо:

— Раньше ты всегда мне напоминал гангстера из фильма про итальянскую мафию.

— А теперь?

— Теперь — нет.

Константин побарабанил пальцами по рулю.

— Возьми свою фотку, погляди на нее, а потом посмотри в зеркало. Не уверен, что узнаешь саму себя. Черт возьми, я теперь даже в глаза твои заглядывать боюсь, в них что-то… потустороннее. — Он помолчал, а когда заговорил, голос у него был тоскливым: — А что будет потом? Скажи мне, что будет потом, а?