На нем был изображен Виктор Серебров. Тот же человек,который сейчас стоял перед Маркизом, трясясь от страха.

Только, разумеется, он был значительно моложе.

Хотя Серебров и сейчас выглядел неплохо, казался подтянутыми моложавым. Если бы не этот страх, не растерянность…

Ну-ка, ну-ка…

Маркиз понял, что его так насторожило, почему он захотелснова взглянуть на эту фотографию.

Серебров на снимке на двадцать лет моложе, но волосы у негозаметно редеют. А сейчас они достаточно густые, лежат красивой рыжеватойволной…

Очень странно! По логике вещей, за двадцать лет он долженбыл окончательно облысеть! Может быть, он сделал операцию по пересадке волос?Или все гораздо проще?

Леня подошел к маленькому столу, за которым, фыркая в кулак,сидела Лола. Открыл свою рабочую сумку, достал оттуда пластиковую бутылочку спульверизатором, вернулся к Сереброву.

– Так что – мне все снимать? – повторил тотслабым, безжизненным голосом.

– Подождите! – Леня шагнул к нему, схватил заворотник и вдруг брызнул жидкостью из пульверизатора под самые корни волос.

Серебров заверещал, рванулся назад, к стене, но Леня ужеухватился за его волосы, дернул…

Рыжеватая накладка осталась у него в руке, в ярком светепотолочных ламп блеснула лысина, а на ней – тонкий прозрачный пакетик,приклеенный полоской пластыря.

– Безобразие, я буду жаловаться! – кричалСеребров, вырываясь.

– Ваше право, – повторил Леня, ловко отклеив отлысины пакетик.

В нем были две марки – оранжевая и фиолетовая.

– Так-так! – проговорил Леня, разглядываямарки. – И как вы это объясните, гражданин Серебров?

– Это мое! – взвизгнул тот, пытаясь выхватитьпакетик у Маркиза. – Отдайте! Вы не имеете права!

– Пиши, Курочкина, – бросил Леня своейнапарнице, – попытка контрабандного провоза ценного филателистическогоматериала…

– Филатели… или филателе?… – переспросила Лола,явно развлекаясь.

– Пиши – ценных марок!

Вдруг Серебров зарычал и бросился на него, сжав кулаки.

Леня не любил насилие во всех его формах и всегда старалсяего избегать, но это не значит, что он не умел постоять за себя. Он отступил всторону, выставив вперед левую руку, и легонько ткнул Сереброва в бок. Тотохнул, закашлялся и утратил боевой дух.

– Запиши, Курочкина, – нападение на сотрудника приисполнении! – бросил Леня своей подруге. – Придется оставить его нанесколько минут, я должен сходить к таможенникам насчет экспертизы, а тебя нехочу с ним оставлять – уж очень нервный тип!

Серебров удивленно проводил этих двоих взглядом.

Дверь за ними захлопнулась, и он остался в комнате один.

Под потолком противно гудели лампы, на столе валяласьраскрытая, вывернутая сумка – как распоротая тушка какого-то животного. Рядомлежали пакетики с подозрительным порошком.

Серебров подошел к двери, подергал ее.

Разумеется, она была заперта.

Но может быть, можно что-то предприн??ть, пока не вернулсятот черный человек?

Сереброву стало страшно, очень страшно. Почему его оставилиодного здесь, в этой комнате?

Виктор Сергеевич склонился над замком, попробовал поковырятьв нем найденным на полу гвоздиком. Без практики это оказалось безнадежнымделом.

И в это время дверь распахнулась, ударив Сереброва в лоб.

Он отскочил, охнув, и уставился на дверь.

В тесную комнатку ввалились трое здоровенных, толстых,красномордых мужиков, похожих друг на друга, как три тамбовских окорока.

Три пары маленьких злых глазок неприязненно сверлили ВиктораСергеевича.

– Ну, здорово, крысеныш! – проговорил один из трехбогатырей.

Он стоял посредине, как Илья Муромец на известной картинеВаснецова.

– Вы… кто?… – испуганно проблеял Серебров.

– Смерть твоя в пальто! – хохотнулбогатырь. – Шучу, шучу. Нам тебя сразу убивать ни к чему. Правда,пацаны? – Он обернулся за поддержкой к своим коллегам. Добрыня Никитичневразумительно хмыкнул, Алеша Попович промолчал.

– Ты, крысеныш, никак за бугор улетать собрался? –продолжал Илья Муромец. – А ты, тварь дрожащая, не забыл, случайно, чтоШкворню деньги должен?

Вот теперь Серебров испугался по-настоящему.

Несколько лет назад он занял довольно большую сумму у одногоочень опасного человека. Тот вскоре загремел на зону, и Виктор Сергеевич решил,что получил по своему займу внеплановую отсрочку. По его сведениям, Шквореньвскоре должен был выйти на свободу, и это было еще одним поводом поскорееулететь в благословенную Швейцарию…

– Вспомнил, крысеныш? – Илья Муромец широкоулыбнулся. – Вижу, что вспомнил!

– Глянь-ка, что тут на столе лежит! – подал вдругголос молчаливый Алеша Попович. – Никак этот крысеныш еще и порошкомприторговывает!

– Ух ты! – Илья Муромец широко улыбнулся. – Акто тебе разрешил? Без нашей санкции? Ну, ты даешь! Ну, поехали, мы тебя светерком доставим… Шкворень небось обрадуется! – Он подхватил Сереброваодной рукой за воротник и потащил его к выходу, как кошка тащит за шкиркусвоего котенка.

Маркиз подошел к двери, надавил на кнопку звонка. Мягко,мелодично прозвенел колокольчик, и тут же за дверью раздались быстрые,энергичные шаги, дверь распахнулась.

На пороге стоял рослый, широкоплечий парень.

Светлые, коротко стриженные волосы, голубые глаза, ямочка наподбородке… Маркиз узнал это лицо, которое до сих пор видел только нафотографии.

– Вы, как я понимаю, Митя?

– Да… – Парень улыбнулся. – А вы?

– Меня зовут Леонид, я знакомый Ирины Анатольевны.

– Ба, это к тебе! – крикнул Митя через плечо иотступил, впуская Маркиза в прихожую.

За его спиной появилась хозяйка квартиры – на этот раз влиловой шелковой блузке, но камея под горлом та же самая, знакомая, и тот жечерепаховый гребень в волосах. Увидев Маркиза, она приветливо улыбнулась:

– Ах, это вы, Леонид! Неужели театральное обществоснова обо мне вспомнило?

– Увы, Ирина Анатольевна! – Маркиз, улыбнувшись,развел руками. – ВТО здесь ни при чем. Но у меня для вас есть новости. Какв известном анекдоте – одна хорошая и одна плохая… Думаю, однако, что прихожая– не самое подходящее место…

– Конечно! Пойдемте в гостиную…