– Выходит так, – Марков потупился. Неприятно ему, как командиру, признавать, что в отряде творится бардак.

– На овраг, я так понимаю, глядеть нечего, – подал голос Решетов.

– Яму, разве, – поскреб затылок Кузьмич. – Больше ниче не осталось, собаки все перерыли, да и мы натопали.

– Пошли на трупы глядеть, – без особого энтузиазма предложил Зотов. – Посветить есть чем?

– А как же! – Кузьмич уковылял под навес и вернулся с замызганной керосиновой лампой в руках. – Смотрите,аккуратнее, скользко там, едрить его душу. Я два раза ступеньки боками считал, только ребра хрустели.

Ледник оказался ничем не примечательным холмиком, обложенным жухлым, подгнившим с одного края мхом. Марков, взявший на себя обязанности экскурсовода, отворил обитую старым ватником дверь. Из открывшегося черного зева дохнуло братской могилой. Стылый холод щупал лицо и пытался заползти под одежду, к запаху волглой земли и талого снега примешивался, перебивая их, аромат гнилой плоти. Свет керосиновой лампы пугливо сжался в крохотное пятно. Спуск в преисподнюю занял всего шесть скользких ступенек. Последняя ушла в пустоту и Зотов, порядком напугавшись, ткнулся Маркову в спину.

– Но-но, не балуйте, – опасливо проворчал командир.

Под ногами мерзко зачавкало, сквозьпол, застеленный неошкуренными жердями, проступала чернильная, вязкая жижа. Отблески прыгали по низкому потолку. Дыхание вырывалось белым невесомым парком. Вдоль стен громоздились глыбы грязного подтекшего льда. Комнатушка площадью не превышала десятка квадратов и втроем тут было тесновато.

– Туточки они, – Марков осветил противоположную стену и приподнял бурую простыню.

На льду лежало синюшное, покрытое кровавыми разводами тело.

– Антоха, – выдохнул Решетов. – Ну как же тебя угораздило? – он повернул жутко исказившееся в прыгающем свете лицо и обронил в пустоту. – Зимой жизнь мне спас.

Зотов оттеснил Маркова, взял лампу и приступил к поверхностному осмотру. Березов, мускулистый и обнаженный лежал на спине, свесив голову на плечо и сжав пальцы рук в плотные, тугие комки. Лицо с массивным набрякшим носом слиплось в жуткой гримассе. По щекам тянулись размытые алые полосы. Бледно-синий мертвец в неверных отсветах керосиновой лампы казался еще более страшным. Тело от шеи до паха покрывали колотые и резаные раны. Кровь пытались стереть и она насохла неряшливыми разводами. И снова проклятые цифры девять и шесть, вырезанные на груди. Жил человек, воевал, о чем-то мечтал, а погиб не в бою, зарезали, как барана. И от этого смерть Антона казалась какой-то унизительной, мерзкой, недостойной партизана и мужика.

– Кровищи страсть натекло, – буркнул Марков.

– Я эту суку найду и удавлю своими руками, – безжизненно и отстраненно произнес Решетов в темноте.

– Будешь и дальше отрицать, что он охотится на твоих?

– Не буду, – окрысился Решетов.

– А раньше ковряжился.

– Душу, Вить, не трепи.

– Прикажи своим, пусть поодиночке не ходят.

– Да уж как-нибудь сам разберусь, спасибо за заботу.

– Неначем, обращайся, – Зотов аккуратно прикрыл мертвеца. – А теперь самое интересное показывай, Михаил Федорыч.

Марков протиснулся мимо, сдернул кусок мешковины и поспешно отвернулся. Зотов никогда не был на скотобойне, но, наверное, так там и происходит. На подстилке лежали части человеческого тела: руки, ноги, куски тела. Работа профессионального мясника.

– Твою мать, – интеллигентно удивился Решетов.

– Некомплект, – произнес Зотов, внезапно осипнув. – Голову искали?

– С превеликим усердием, – откликнулся Марков. – Ребята лес вокруг оврага прочесали, да без толку.

– Собаки сожрали? – предположил Решетов.

– Вполне может быть, – кивнул Зотов. Воняло здорово, хотелось на воздух. – Никит, помоги вытащить.

– Зачем? – забеспокоился Марков. – Люди ток успокоились, опять взбаламутить хотите?

– Ваши люди партизаны или кисейные барышни? – беззлобно спросил Зотов, берясь за края простыни. Они вдвоем с Решетовым подняли собачью находку без особого труда. Кило пятьдесят, может чуть больше. Светлое пятно выхода маячило и прыгало над головой.

– Давай сюда, – кивнул Зотов, выбравшись из затхлого морга под теплое весеннее солнышко.

Повар Кузьмич тихонечко забурчал и сделал вид, будто происходящее его не касается. Простыню расстелили за ледником на припеке. Куски тела в яркомсолнечном свете выглядели особенно жутко. Фиолетово-зеленая, покрытая темнымипятнами плоть, по-цыплячьи тонкие безволосые руки и ноги. Судя по первичным половым признакам, жертва - мужчина. Хм, уже что-то. Рубил мастер, по суставам, точными, сильными ударами, скорее всего топором. Концы мослов белели на срезах среди мяса и запекшейся крови. Местами виднелись неряшливые повторные удары, кривые и в крошках костей. Второпях расчленяли или в потемках. Но все равно мастерская работа, без опыта такое не провернешь. Мясник? Просто рукастый деревенский мужик?

– Доктор осматривал? – спросил Зотов.

– А то как же,– с готовностью отозвался Марков. – Первым делом, порядок мы знаем.

– Что сказал?

– Кузьмича клял, требовал собак пострелять.

– А по делу?

– Грит трупу дней пять.

Зотов быстро прикинул. Получается, расчлененка образовалась параллельно с убийством Твердовского, плюс минус день. Интересно. А это у нас что? Он обернул ладонь носовым платком и без всякой брезгливости поднял отрубленную правую руку. Рука и рука, ничего страшного, и не такое видал. На тыльной стороне ладони, на сгибе большого и указательного пальцев синела размытая, полустертая наколка «ЗОЯ», обрамленная с каждой стороны тремя лучиками. Такие по большой дурости колют или по малолетству.Буквы плавали и отличались между собой по размеру с наклоном.

– Зоя? – прочитал Решетов вслух.

– Не хотел бы я эту Зоечку на свидание пригласить, – хмыкнул Зотов, косясь на внушительные причиндалы между обрубков ног мертвеца. Догадка пришла сама по себе, быстрая, обжигающая, страшная.

– Михаил Федорыч, – окликнул он командира. – Пусть Воробьева мне позовут. Срочно.

– Сделаем, – ничего не понимающий Марков окликнул ближайшего партизана и отдал приказ.

– Ты чего? – подозрительно прищурился Решетов.

– Есть предчувствие нехорошее, подожди, я сейчас, – Зотов поднялся, увидев Кольку Воробьева. Парень вприпрыжку скакал по тропе, что-то жуя на ходу.

– Звали, Виктор Палыч? – набитым ртом спросил Воробьев и любопытно вытянул тонкую шею, в попытке рассмотреть останки сложенные на простыне.

– Звал, Коля, звал, – Зотов приобнял его за плечи, уводя в сторону от расчлененного трупа. – Помнишь, ты говорил у Горшукова наколка была?

– Была, – живо подтвердил Колька и в доказательство ткнул себя в тыльную сторону правой ладони. В пухлый валик на стыке большого и указательного. – Туточки вот. Девчонки имя,