лошадке скакать, кавалерист, твою мать. Каминский, сучара, мог бы автомобиль за гостем прислать.

Маркова нашел возле кухни. Командир слушал оживленно жестикулирующего Решетова и согласно кивал.

– Ммм, товарищи партизаны, – протянул Зотов, не зная с чего начать. И бухнул прямиком в лоб. – Мне нужно отлучиться по личному вопросу. Немедленно.

– Куда, – ахнул Марков. У Решетова бровь изогнулась дугой.

– По делу, – Зотов мельком оглянулся. – Анна обещала кое-что показать.

– В землянке не мог посмотреть? – хмыкнул Решетов.

– Пошел ты. Я и обидеться могу.

– Ути, какие мы нежные, – капитан резко сменил тон на серьезный. – Ты хоть понимаешь, как опасно в лесу?

– Чай не маленький.

– Угу, а ведешь себя…

– Я ненадолго, завтра вернусь.

– Да как же так, Виктор Палыч, как же так? – засуетился Марков. – Давайте я хоть охрану вам дам!

– Спасибо, не нужно, – Зотов хлопнул его по плечу. – Вы не переживайте, я мигом, одна нога там, другая тут.

– Этого и боюсь, – помрачнел Решетов. – Одна нога в Локте останется, другую назад привезут. Твое дело точно стоит того?

– Сам не знаю, Никит, надеюсь стоит. – Зотов огляделся, выискивая Карпина. Не дай Бог увидит, от него не отвяжешься. – Лейтенанту моему передайте, чтобы не беспокоился. Ну бывайте, я побежал.

Зотов быстро пожал обоим руки, оставив Маркова с Решетовым удивленными и теряющимися в догадках. Врать им не хотелось, да особо и не пришлось.

Ерохина поджидала на краю лагеря с двумя гнедыми лошадьми в поводу. Спросила чуть насмешливо:

– Умеете на лошади-то?

– Приходилось помолодости, – уклончиво ответил Зотов, вскакивая на лошадь. Ну как вскакивая. Пока залез, сто потов сошло. Шуткали, последний раз в седле сидел лет пятнадцать назад.

– Отпустили? – спросила Анна, тронув коня.

– А кого мне спрашивать? Сам себе начальничек, – откликнулся Зотов. – Сказал с тобой еду, под твою ответственность.

– Понятно. Если не вернетесь, спрос с меня будет.

– Надо было подстраховаться.

Дальше ехали молча, лагерь остался за спиной и затих. Дорога мерно лилась под копыта. Лошадь попалась смирная, не буянила, не пыталась сбросить неумелого седока. Елки покачивались, заслоняя бледное солнце и отбрасывая косматые тени. Километра через два Анна свернула на малохоженную тропу, заросшую травой и заваленную обомшелым валежником. Ощутимо похолодало, расплескавшееся неподалеку болото дышало могильным холодом и воняло протухшей водой. Левее раскинулся буреломный малинник, затянутый космами паутины, с торчащими острыми пиками обгорелых стволов. Минуты сливались в часы. В упавших сумерках лес размылся и потускнел, внушая иррациональный, болезненный страх. Анька кружила, запутывая следы. Зотов делал вид, что ничего не понимает. Они сворачивали все чаще, находя едва заметные звериные тропы и заброшенные просеки. В чаще трещало и охало. Край поляны перерыли кабаны, из земли торчали обглоданные до бела корни.

От тряски и жесткого седла у Зотова разболелась задница. Потихоньку бы надо, а тут… Враскорячку пойдешь. А ведь в Гражданскую мог сутками с коня не слезать. Стемнело внезапно, вроде только падали последние косые лучи, и сразу обрушилась тьма. Тропа ручейком нырнула в затянутый дымкой овраг и выскочила навстречу поднявшейся луне и грунтовой дороге. В подсохшей грязи виднелись отпечатки автомобильных протекторов. Вот и цивилизация.

– Долго еще? – спросил он, нарушая затянувшееся молчание.

– Немножко осталось, – тихо ответила Анна и приложила указательный палец к губам. Ее профиль четко выделялся в лунном свете. Разговор не заладился.

Дважды слышался отдаленный собачий лай, и однажды вроде гудели моторы. Дорога вихляла, как пьяная. Лес густел. К запаху гнили и сырой плесени примешался едва уловимый аромат табака. Зотов пропустил момент, когда из темноты выступили черные тени.

– Стой, кто идет? – спросил хриплый, прокуренный голос. В темноту улетел, рассыпая искорки, огонек. Предупреждающе лязгнул затвор. Шутить здесь не будут.

– Ни звука, – предупредила Анна. – Я разберусь.

Зотов поудобнее перехватил автомат. Если завертится, успеть бы прыгнуть в кусты. Там пускай ловят.

Вспыхнул электрический фонарь, узкий луч запрыгал по лошадиным крупам. Мазнул по лицу. Зотов ослеп. Сволочи, теперь, как новорожденный щенок. Пока неизвестно, гладить будут или сразу топить.

– Свои, не стреляйте, – предупредила Анна.

– Пароль.

– Свобода. Отзыв?

– Или смерть, – фонарик перестал слепить.

Зотов и Анна поравнялись с чернеющими фигурами. Лунные отблески играли на стали и белых повязках на рукавах. Полицаев было четверо, Зотов рассмотрел в кустах небрежно замаскированный пулемет. Пост особо и не скрывался, в яме на обочине дотлевали багровые угли, на палках сушились портянки, в зарослях храпели и беспокоились лошади. Не боятся, сволочи, как дома расположились. Интересно, куда это занесло, раз бобики чувствуют себя в безопасности?

– Чьих будете? – поинтересовался полицай, видимо главный.

– Своих собственных, – в голосе Анны прозвучала скрытая угроза. – Пароля вам мало?

– Время такое, партизаны шастают, – голос полицая напрягся. Их незаметно взяли в полукольцо.

– Назовите себя, – потребовала Анна.

– С чего бы? – изумился полицай. Подельники разразились мерзким смешком.

– Чтобы я могла сообщить ваши звания и фамилии моему непосредственному начальнику капитану Геберту, командиру абвергруппы «107», – отчеканила Анна.

Кто-то сдержанно выматерился, тени отпрянули.

– Проезжайте, – хриплый голос растерял былую уверенность.

– Так мне назвать себя? – в Анне проснулось что-то другое, властное, жесткое, чужое. Зотов вдруг понял, что ничегошеньки не знает о ней.

– Ехай.

Анна тронула лошадь. За спиной слышался злой шепоток. Зотову стали отчетливо понятны причины успехов лихой разведчицы Анны Ерохиной, гордости партизан брянских лесов, неуловимую и бесстрашную, десятки раз пробиравшуюся туда, где остальные погибали ни за понюшку. Твою мать, никому верить нельзя. Он посмотрел на фосфорицирующие стрелки часов. Без пяти полночь, больше четырех часов в седле. Сколько отмахали, километров двадцать? Из них половину петляли. Полярная звезда мигала среди разорванных, дымчатых облаков, лесная дорога бежала на юго-восток. Впереди засинел открытый просвет, чаща редела, ельник сменили березы. Ерохина подстегнула коня. Неужели приехали?

Просвет оказался вырубкой, края которой терялись во тьме. Над землей космами сочился влажный туман. В стороне от дороги виднелись черные крыши. Анна свернула к строениям. Типичное бандитское гнездо из кино. Дом людоеда из сказки, и кончится она, сука, обязательно плохо. Паршивое место. Лошади мягко ступали по росистой траве, из мрака проступили очертания дома, облепленного сараями и пристройками. Окна недобро чернели. В лесу