прилагал немало сил в борьбе с коррупцией. На текущий момент, как сообщил мне Ассеев, в судах находилось более двух тысяч дел по обвинению различных чиновников в казнокрадстве и взяточничестве. А в последний год изрядная часть подследственных внезапно пошла на сотрудничество со следствием, и, мне кажется, в значительной степени это было связано с таинственным запретом на расследование дел с медной пулей…

Собственно, и с покупкой крестьян мне главжандарм помог потому что знал: любые подрядчики наворуют больше чем сделают, так что единственный способ воровства избежать — обойтись своими силами. Да и «собственные силы» нужно в жесткой узде держать, поэтому не мешал мне заниматься воспитательной работой среди мужиков. И даже среди «руководящего состава» всех моих многочисленных предприятий.

В принципе, под это дело можно и иные мои «развлечения» замаскировать, но все же увлекаться не стоит. Да и, по большому счету, с такими подходами жандармерия и сама разберется. А уж если и она проявит недопустимое благодушие… Впрочем, когда проявит, тогда и думать буду, а сейчас у меня иных забот хватает.

Кульминация — окончание продолжения

В котором Герой вынужден уже героичить нипадеццки, причем сразу на всех фронтах.

Хреново я историю в школе учил. Или мне её хреново преподавали — ну не знал я, что большинство крестьян в России крепостными никогда и не были. Из сорока пяти миллионов крестьян чуть больше девятнадцати были «государственными», миллионов десять вообще были «однодворцами», и лишь примерно девять миллионов были именно крепостными. Тоже дофига, конечно, но если прикинуть все недостатки и преимущества жизни крепостного крестьянина, то в среднем ему жилось даже лучше, чем «свободному».

А вот в просвещенной Европе крепостничества не было, и крепостных не было. Ну да, ну да… В Пруссии «арендаторы» у юнкеров не имели права покидать поместье кроме как по прямому приказу юнкера. И юнкер имел право делать с ними что угодно. Ну, почти: он не имел права повесить арендатора, но имел право приговорить его к повешенью — и государственный палач был обязано приговор исполнить. Юнкер не имел права продать арендатора — но имел право выгнать его буквально голым на мороз: у арендатора даже юридически ничего своего вообще не было, даже одежда на нем и та была собственностью юнкера, которую тот сдавал арендатору «в аренду». Зато в Баварии, где юнкеров уже не было, крестьянам жилось привольно: они лишь платили налог королю. Раз в год, после уборки урожая. А размер налога определяли сборщики налога как раз перед тем, как этот налог у крестьянина (то есть, извините, свободного бауэра) отобрать.

То есть тьфу, это я клевещу на доброго баварского короля: сборщики налогов имели право лишь уменьшать размер собираемого налога. И активно (то есть почти всегда) этим правом пользовались. Потому что если бы свободный бауэр платил все, что он должен «по закону», то ему пришлось бы отдать в казну вообще все, что он имел, и еще он должен бы остался — так что размер налога уменьшался чтобы этот бауэр просто с голоду не сдох бы.

В Австрии крестьянин был вообще скотиной бесправной… я совершенно случайно вспомнил «казус 13–13»: штат Миссисипи подписал тринадцатую поправку к Конституции США (о запрете рабства, принятую в конце тысяча восемьсот шестьдесят пятого года) лишь в две тысячи тринадцатом году. Впрочем, мне с русскими мужиками проблем хватало: не было у бабы забот, купила баба порося…

И первая порция этого порося мне в глотку пошла с большим трудом. Все же почти три миллиона крестьян — это примерно десять тысяч сел и деревень. Ну, чуть поменьше, но это было уже непринципиально, все равно это было овердофига. Понятно, что людей, способных ну хоть как-то управлять всей этой толпой суровых и совершенно безграмотных мужиков у меня не было, так что шансов заставить их жить хорошо даже не просматривалось. Пришлось пойти по более извилистому пути.

С помощью армии и полиции из каждой перешедшей «под мое управление» деревни было извлечено по две крестьянских семьи, причем деревенские сами решали, кого отправить «в дальние края». Ненадолго, всего на год — но большинство из мужиков ни на секунду не сомневались, что это переселение — навсегда, а потому «выбирали на переселение» самых захудалых. Но у меня и желания не было их в этом разубеждать — просто потому, что я был очень коварный. На самом деле все было давно уже и очень подробно обсуждено со второй моей половиной, и Алёна — сама еще очень недавно бывшая «простою крестьянкой» — дала мне много ценных советов. Так что для начала я «взял» казенные земли от Новгорода до Твери и от Нижнего Новгорода по Волге и Каме примерно до Уфы, то есть откуда мужиков можно было перевезти на паровозах или пароходах. И вот всех этих мужиков, вместе с чадами и домочадцами, буквально за полтора месяца перевезли в мои уже деревни. Понятно, что никто им райской жизни обещать не стал, им и раньше жизнь раем не казалась. Поселили приезжих в землебитных времянках, включили мужиков и баб в сложившиеся уже рабочие бригады — и всё. В среднем получилось, что примерно на десять «старых» семей пришлось в этих деревнях по одной «временно переселенной». И этих «временных» «старики» гоняли как сидоровых коз в посевную, в сенокос, на уборочной, в свободное время они трудились на прокладке дорог или на стройках — то есть работать их заставляли по полной программе. Но и ставшие в моих деревнях обычные блага им тоже по полной доставались: кормили их от пуза, лечили если кто заболел, детишек в обязательном порядке в школы загоняли…

А когда урожай был собран и заложен в разнообразные хранилища, им, как и всем «старичкам», было выдано «материальное поощрение». В денежной и натуральной форме…

Такого ажиотажа моя «деревенская» торговля еще не знала! «Временщики» окончательно убедились, что весной их отправят обратно по домам, а цены у меня в деревенских магазинах были в разы меньше, чем у любого, даже самого захудалого, купца — так что все они старались затариться по полной программе. Прежде всего ими закупалась «мануфактура», посуда (тут первенство держали, конечно же, чугунки и сковородки чугунные), самовары и обувь. Откровенно говоря, лично меня больше всего удивило то, что обувь, причем по нынешним временам просто отличная, пользовалась наименьшим спросом. Но, вероятно, тут имела место привычка к практически бесплатным лаптям — хотя почти половина мужиков все же