сестру Елизавету, с которой делил в переписке все невзгоды своего петербургского житья. «Что делаешь ты, милая сестра? Что думаешь ты? Я знаю твою глубокую душу… твой взгляд на все… а потому думаю, что тебе грустно, очень грустно в минуты немых бесед с собою… Я бы понял тебя, ты бы поняла меня, если бы мы были вместе… <…> Сто раз целую тебя… я люблю тебя как сестру, как друга, который один только понимает меня, пред которым только я высказываю мою душу; люби же и ты меня так…» [176].

Эта первая после начала самостоятельной жизни поездка в родовое гнездо, состоявшаяся летом 1841 года, принеся поэту радость встречи с дорогими людьми, обернулась трагедией. Через два дня после свадьбы двадцатилетней Елизаветы и ее тридцатидевятилетнего избранника скончалась Елена Андреевна, мать поэта. Николай не смог попрощаться с ней — именно в эти дни он отъехал в Москву для встречи с Кони, а когда вернулся, его уже ждал погруженный в траур дом. Единственной поддержкой было общение с любимой сестрой Елизаветой, но и ее Николай вскоре потеряет. Всего через год девушка умрет от чахотки, не успев проститься с братом: «Жалею только об одном, — жалею и буду жалеть вечно, — зачем вы не известили меня о болезни сестры? Проститься с нею мне было бы мучительно, но все же легче, чем привыкнуть к мысли, что я никогда уже не увижу ее!» [177]

…И ты, делившая с страдалицей безгласной И горе, и позор судьбы ее ужасной, Тебя уж также нет, сестра души моей! Из дома крепостных любовниц и царей Гонимая стыдом, ты жребий свой вручила Тому, которого не знала, не любила… Но, матери своей печальную судьбу На свете повторив, лежала ты в гробу С такой холодною и строгою улыбкой, Что дрогнул сам палач, заплакавший ошибкой [178].

Ну а пока поэт рвется обратно в Петербург. Гнетущая атмосфера ярославского быта скучна и тосклива, а в столице, тем временем, снова «ни кола, ни двора, ни пристанища».

Наконец, в конце 1841 года вернувшийся в город Некрасов селится в этом угловом доме на столь хорошо знакомой ему улице. В письмах издателю Кони свой адрес Николай подписывает так: «Московской части, в Разъезжей улице, в доме Головкина, в 3-м этаже «[179].

Этот приезд в Петербург совсем другой. Двадцатилетний юноша, переживший за последние годы столько бед и мытарств, теперь, хоть и при живом отце, сирота. «Не пишу ничего папеньке… Бог с ним! <…> Думаю, что он теперь не так беден, чтобы не мог помогать детям своим, заставляя их покупать ценою здоровья каждый кусок хлеба, но еще раз: бог с ним!» [180]

Каждый день, возвращаясь в этот дом в своем изношенном красном шарфе, Николай вспоминает, что дорогого человека, с любовью связавшего его, больше нет. Прожившая всего тридцать восемь лет страдалица-мать становится музой поэта, хотя работает он не так активно, как хотелось бы и как было бы необходимо для того, чтобы снова не впасть в крайнюю бедность. В этих стенах Некрасов страдает от невыносимых болей в груди, которые парализуют любую его деятельность, приковывая к кровати.

Николай проживет в доме Головкина недолго, менее года, но улица Разъезжая, бывшая свидетельницей нескольких лет борьбы и отчаяния поэта, навсегда останется в его памяти и в его произведениях. В «Трех странах света» Струнников переулок (вымышленная местность, расположенная рядом с Разъезжей улицей) станет местом действия свадьбы героев. А в рассказе «Двадцать пять рублей» Некрасов наделит своего Дмитрия Ивановича частично автобиографической историей и поселит в Ямскую, ныне улицу Достоевского, на углу которой стоит дом Головкина:

«Образец кротости и послушания, угнетаемый, никем не любимый, Дмитрий Иванович достиг наконец пятнадцатилетнего возраста. <…> Он начал готовиться в университет… Его не приняли. Он вступил вольным слушателем и начал снова готовиться. Перед экзаменом сделалась у него лихорадка, потом горячка, и он пролежал полгода в постели; Дмитрий Иванович и тут не упал духом.

— Видно, мне не суждено быть ученым, — сказал он и, решась поступить в военную службу, пошел просить у отца денег на содержание. «Что ты, Митюша, что ты, с ума сошел?» — сказал отец, разгневанный его неудачами. <…> Вследствие того отец не дал ему ни гроша. <…>

Он жил в Ямской, откуда ежедневно в девять часов утра маршировал по Невскому проспекту до места своего служения и тем же путем возвращался назад в половине четвертого» [181].

Действие незавершенного романа «Жизнь и похождения Тихона Тростникова», также полного автобиографических указаний, снова проходит в знакомой местности. Некрасов начал работать над ним через несколько месяцев после того, как покинул стены этого дома. Попрощавшись с безрадостным периодом своего ученичества и становления как литератора, с периодом болезней, отчаяния, личных потерь, закрыв дверь своей каморки на третьем этаже дома Головкина, двадцатиоднолетний Николай начал новую главу своей жизни.

Сойдясь с Белинским, Тургеневым, Григоровичем, усердно работая в «Литературной газете» и «Отечественных записках», впервые начиная получать признание и небольшой, но заработок, Некрасов будет вновь и вновь возвращаться сюда, на угол Разъезжей и Гребецкой (позже называвшейся Ямской, и еще позже — улицей Достоевского): «После семидневного путешествия мы наконец завидели Петербург. Расспросив ямщика, в какой части города дешевле квартиры, мы приказали ему ехать в Ямскую. Здесь заняли мы общую комнату в доме… и перетащили в нее пожитки свои «[182].

Не забыл Некрасов и случая с квартирным хозяином, выставившим его на мороз злой, неприветливой Разъезжей:

«Когда герой наш располагался бриться, к