Сандра была дочерью Янко Ковача и, возможно, жила совсем в другом измерении, чем такая, как Магда Фернандес.

– Он хочет, чтобы у нас был ребенок, – поделилась Магда.

– Я считала, ты собираешься начать работу у нас в сыске, – заметила дочь Янко. – Об этом, по крайней мере, мне говорила Линда.

– И все-таки он сказал это мне, – не сдавалась Магда.

– Если он так сказал, значит, наверняка это и имел в виду, – ответила ей Сандра. «Со мной у него подобных мыслей не возникало».

– Я объяснила ему, что всему свое время, – сказала Магда.

– И как он воспринял это?

– Как все романтики, – ответила Магда и улыбнулась. – И женоненавистники, – добавила она и улыбнулась еще шире.

– Ясно, – кивнула Сандра.

Уже в субботу утром Свинопас, тридцати шести лет, открыл свою душу комиссару Йорме Хонкамяки, сорока двух лет, шефу подразделения силовой поддержки в разыскной группе Тойвонена, а в обычной ситуации заместителю начальника отдела пикетов полиции Стокгольма.

Душу, уже распахнутую настежь, поскольку он тремя днями ранее открыл ее своему старому другу Фредрику Окаре, пятидесяти одного года, вожаку «Ангелов Ада» в Сольне. Тому самому Окаре, который весь в черном заявился к нему в мастерскую. И какой, собственно, у него, простого автомеханика и отца двоих детей, оставался выбор.

– Слушай, Свинопас, если не хочешь выпить все масло из своего корыта, я предлагаю тебе рассказать о том, где мне найти малыша Насира, – пригрозил Окаре и с такой силой пнул ногой емкость с «отработкой», что ее содержимое выплеснулось на идеально чистый пол. Тем самым он продемонстрировал всю серьезность своих намерений.

Свинопас рассказал все. Он быстро сообразил, что к чему, когда пришло время выбирать, на чьей оставаться стороне. Естественно, его звали вовсе не Свинопасом. Он даже был благородного происхождения. Носил имя Стиг по отцу и фамилию Свинхувуд[14]по матери, поскольку она отказалась называться Нильссон по отцу Свинопаса. Тем самым, конечно, доставив удовольствие себе, но никак не сыну, и, к сожалению, при прекрасных предках, она не имела ни кроны, чтобы подсластить пилюлю своему ребенку.

Уже в детском садике товарищи окрестили его Свинопасом, и единственным преимуществом стало то, что он всю жизнь мог питаться как обычные люди и довольно быстро привык к своему прозвищу. В раннем детстве отец называл его Занозой, а после того, как Свинопас рассказал матери, что они с товарищем собираются открыть автомобильную мастерскую в Норра-Ярве, она перестала разговаривать с ним. Отец же по-прежнему называл его Занозой, по неизвестной для него причине. Может, просто хотел позлить мать.

«Пожалуй, дело действительно в матери», – размышлял Свинопас, которому как раз исполнилось семнадцать. И он окончил техническую гимназию в Сольне.

Бизнес у них шел прилично, и его старые друзья внесли свою лепту. Главным образом Фархад Ибрагим, с которым он познакомился, когда еще ходил в среднюю школу в Соллентуне. Плюс все другие, кого Фархад уже тогда причислял к своей свите.

С Окаре он встретился значительно позднее. В один прекрасный день тот появился как черт из табакерки, сгрузил старый микроавтобус с платформы грузовика и попросил превратить его в груду металлолома до захода солнца. Свинопас сделал, как ему сказали, и у него стало на одного клиента больше.

Дело спорилось. Время от времени случались мелкие неприятности, вокруг его мастерской шныряли хмурые полицейские, роя землю носом, но с этим он вполне мог жить. Вплоть до семи часов предыдущего вечера, когда его мир зашатался.

Сам он спокойно лежал под своим любимцем, «шевроле-бель-эр» 1956 года, и затягивал ржавые гайки, главным образом ради старой любви. Неожиданно ворота мастерской открылись, и прежде чем он даже успел повернуть голову, кто-то схватил его за щиколотки и вытащил из-под машины. Просто чудо, что он не разбил голову о раму «шевроле».

– Свинопас, – сказал Норма Хонкамяки с ехидной улыбкой, – позвони своей бабе. Пусть не готовит ужин, поскольку я угощу тебя колбасой с пюре в арестном доме Сольны.

По сравнению с Окаре новый гость, однако, вел себя еще вполне прилично, а поскольку нелишне подстелить себе чуть больше соломки, он открыл свою душу еще раз.

Хонкамяки, конечно, поизмывался над ним. Нашел то и другое, проволоку, олово для пайки, все необходимые инструменты, десяток шипов для порчи колес, которые он уже изготовил и забыл спрятать, несколько старых номерных знаков. Их ведь всегда стоило иметь на всякий случай. Хотя, по большому счету, это особо не напрягало, если бы все тем и ограничилось.

Не будь стограммового пакета, который Насир попросил его подержать у себя, когда заглянул в понедельник на предыдущей неделе и забрал целую сумку с шипами.

– Только на один день, – уверил его Насир. – Мне надо совершить одну поездку сегодня, и если там ничего не случится… – Он красноречиво пожал худыми плечами.

– Хорошо, – согласился Свинопас. Он ведь был добрым и хорошим парнем и, насколько возможно, старался доставлять радость и удовольствие своим заказчикам. Особенно если они имели старшего брата по имени Фархад Ибрагим. Кроме того, Насир обещал забрать пакет вечером. После завершения работы он и его подруга собирались прокатиться в Копенгаген и расслабиться. Встретиться с одним общим его и Свинопаса знакомым. Встряхнуться, позажигать немного.

– Я же не пью, как ты и другие шведы, – констатировал Насир.

* * *

– Сто грамм кокса, – сказал Хонкамяки. – Сейчас мы говорим о четырнадцати днях за грамм, Свинопас, твои пальчики на пакете, и почему-то, мне кажется, ты перестал дружить с головой.

«Четыре года, – подумал Свинопас, ведь считать-то он умел, – и самое время открыть душу».

– Успокойся, Норма, – сказал Свинопас. – Ты говоришь с рядовым бойцом большой армии организованной преступности. Откуда у такого, как я, деньги на подобное?

«Все из-за чертова спаниэля», – подумал он.

Сначала тот просто бегал кругом, как все другие псины, которых такие, как Хонкамяки, обычно таскают с собой. Потом неожиданно остановился и залаял, и чуть ли не завязался узлом перед самым большим корытом с маслом, стоявшим в мастерской. Его даже такой, как Окаре, не додумался бы пнуть ногой и уж точно не сунул бы в него руку. В отличие от хозяина собачки, сразу сделавшего это.

В результате он открыл душу еще раз и рассказал, как все обстояло. По сравнению с Окаре Хонкамяки, по крайней мере, вел себя почти по-человечески. Не стал его душить для начала, не сунул указательный палец в нос и не стал крутить его там.

Насир и Токарев умчались сломя голову после стрельбы около Броммы. Проехали полкилометра. Бросили свой микроавтобус в двадцати метрах от входа в святая святых «Ангелов». Их собственного клуба, расположенного у самого аэропорта.