Все.

Гриффин стоял у входной двери, с недовольным видом скрестив руки на груди. Он не сдвинулся с места, пока я не скрылся из виду. Моя душа тянулась кФионе, желая все исправить. Сказать ей, насколько мне жаль, что я сделал все, чтобы ей стало тяжелее поверить моим словам.

Я сел на мотоцикл, руки тряслись. Шлем Фионы все так же оставался прикрепленным к боковой седельной сумке. Заметив его, я снова испытал боль.

Я все испортил. Чертово провидение все разрушило.

«Нет, я должен попробовать снова».

Сначала я рвался поехать к ее дому, дождаться Фиону, но это стало бы еще одной ошибкой – торчать возле ее дома, словно сталкер. Желая оказаться вовсе не здесь, я вернулся в свою дерьмовую квартиру и принялся расхаживать перед портретом Фионы. Казалось, яркие цвета на картине отвешивали мне пощечины. Ее улыбающееся, красивое лицо превратилось в воспоминание.

«Нет! Я все исправлю».

Время тянулось ужасающе медленно. Я выдержал достаточно для того, чтобы написать сообщение. Просто сообщение.

Я: Прости. Пожалуйста, поговори со мной. Я все объясню.

Я нажал кнопку «отправить». Ответа не пришло. Минул еще один час.

Я: Пожалуйста, ответь мне, Фиона. Напиши, лишь одно слово, скажи, что мы поговорим снова, когда ты будешь готова. Пожалуйста.

И пусть послание выглядело бессвязно и жалко, но я все равно отправил текст в надежде получить хоть слово.

Она молчала.

Я лежал на кровати, сон никак не приходил. В ближайшие часы я так и не уснул. Беспрестанно ворочался, не находя себе места. Когда первый луч рассвета упал на мой телефон, я схватил его. Ничего.

Я: Фиона, пожалуйста. Мне нужно увидеть тебя. Я хочу попытаться все исправить.

Она снова ничего не ответила. Наступило утро. Я задумывался о том, чтобы явиться кФионе при свете дня, но боялся ее напугать. Из всех исходящих от нее эмоций страх сильнее всего разбивал мое сердце.

Я молил лишь об одном слове, одном телефоном звонке. Просто услышать ее голос, даже если она не готова со мной общаться.

Пока не готова.

Я не мог поверить в то, что она больше не заговорит со мной.

Незадолго до полудня телефон все-таки зазвонил, вызвав у меня учащенное сердцебиение. Я вскочил и схватил его, отметив смутно знакомый номер. Нажал ответить и приложил трубку к уху.

–Фиона?

–Нет, сэр. Это Николай Янг?

Я рухнул на кровать.

–Да, это я.

–Мистер Янг, меня зовут Майк Гаспаро, я управляющий дома престарелых «Всегда солнечно». Хочу с прискорбием сообщить, что вашей матери осталось недолго, у нее сильнейший упадок сил. Мы решили, что в такой ситуации будет вполне разумно предупредить вас.

–Она… умирает?

Гаспаро прочистил горло.

–Врачи осмотрели ее, и мы считаем, что она близка к завершению своего жизненного пути, поэтому да.

–Моя мать умирает.

Одно за другим, слова вонзались в меня, словно нож. Да, она была стара, долго болела и не могла смотреть на меня. Все это я повторял себе сотни раз, чтобы не впускать слишком глубоко боль после ее ухода.

–Мне очень жаль мистер Янг. Сможете ли вы навестить ее и все подготовить?

Я упал на колени, молча прижимая телефон к уху. Другой рукой провел по волосам.

–Да, я приеду.

–Очень хорошо. Я оповещу работников…

Повесив трубку, я вцепился себе в волосы.

«Моя мать умирает. ИФиона…»

Я резко втянул в себя горячий и липкий воздух, и он застрял в горле. Создавалось впечатление, будто я тону. Я снова схватил телефон, собираясь забронировать билеты на самолет до Сент-Луиса, но вспомнил, что этот способ передвижения мне не подходит. В воздухе я чувствовал себя так, словно в моей голове находился пластиковый пакет, из которого вытекал кислород.

–Черт,– процедил я сквозь стиснутые зубы.

Я рассчитал, сколько времени займет дорога до Сент-Луиса. Почти двенадцать часов.

–К черту все.

Упаковывая вещи в небольшую сумку, я осознал, что бесполезность происходящего замедляет каждое мое движение. Если я поеду без остановок, то доберусь до места ночью. Но предыдущей ночью я не спал. Если же лягу спать сейчас, то мать может меня не дождаться. А еще оставалась Фиона. Как я мог оставить ее сейчас?

Закончив собирать вещи, я набрал номер Фионы. Пока слушал гудки, молился, чтобы она взяла трубку. Однако вскоре меня перекинуло на автоответчик. Черт возьми, она записала свой голос, и он звучал так ярко и жизнерадостно.

–Привет, вы позвонили Фионе. Сейчас я не могу ответить, оставьте сообщение, и я вам сразу же перезвоню. Спасибо!

Раздался звуковой сигнал, и я с трудом сглотнул.

–Фиона, это Ник. Прости, я все испортил. Самым наихудшим способом признался тебе во всем. Надеюсь, ты мне поверишь. Я хочу, чтобы ты помнила: яникогда не желал причинить тебе боль. Мне чертовски жаль, что я это сделал.– Я судорожно вздохнул.– Моя мать в критическом состоянии, и мне нужно уехать вСент-Луис. Пожалуйста, дождись меня. И поговори со мной, когда я вернусь. Прошу…

Запись оборвалась.

Я долго сидел, держа телефон в руке и желая услышать мелодию вызова. Молил, чтобы это оказалась Фиона, сообщающая, что будет ждать меня.

Однако этого так и не произошло.

–Пожалуйста, дождись меня. И поговори со мной, когда я вернусь. Прошу…

Запись оборвалась. Я повесила трубку и включила сообщение снова. А потом еще раз.

Липкая от пота я лежала на кровати, завернутая в кокон одеяла и сжимала в руках телефон. Голос Ника охрип от боли и, осознав это, я снова расплакалась.

Сердце рвалось на части. С одной стороны, ему хотелось верить, хотелось верить в реальность того, что происходило между нами. С другой стороны казалось, будто я снова выставила себя дурой. Что те эмоции, которые я испытывала в течение последних недель, стали результатом чьих-то манипуляций.

Ник мог узнать правду, только поговорив со Стивом. Неужели они были друзьями? Стив не раз предупреждал, что найдет меня, если я попытаюсь уйти. Выследит ради моего же блага, поскольку я не выживу самостоятельно.

А вдруг Ник говорил правду? И как насчет всего остального, о чем он знал? К примеру, тот случай на ярмарке.

Я сильнее закуталась в теплое одеяло, вспоминая, сколько доброты и внимания проявлял ко мне Ник. Как он каждым прикосновением и словом заставлял меня чувствовать себя красивой. Создавалось впечатление, что я для него важна. Почему-то не получалось вообразить, будто все это было лишь притворством.