Она наклонилась, чтобы натянуть простыню.

– Поэтому я рискнула, и хоть это произошло не умышленно, вы пострадали, о чем я искренне сожалею.

– О, все в порядке, мисс Имп. Я выжил. Если я чуть подвинусь, а вы наклонитесь, то сможете расправить это.

Пруденс послушно наклонилась над ним, стремясь разгладить несуществующую складку. Она задела его, и Гидеон почувствовал исходивший от ее волос легкий запах гардении.

– Покажите мне, что у вас на цепочке, – прошептал он ей на ухо.

Поколебавшись, она вынула из корсажа старый медальон. Ну, конечно, это был медальон. Гидеон помнил, какое у нее было лицо, когда она положила его к другим украшениям, предназначенным для продажи. Помнил, как она баюкала старый поцарапанный медальон в ладонях. Помнил ее отчаянное нежелание расставаться с ним. Тогда это резануло его, хотя он знал, что она ничего не потеряет.

Пруденс подняла руки, чтобы снять цепочку через голову, но Гидеон остановил ее:

– Не надо, не снимайте. Я хорошо разгляжу его отсюда. Он притянул ее к себе, и Пруденс, полулежа, устроилась рядом с ним на кровати.

– Замочек сломан, – сказала она. – Думаю, его можно починить. – Ее пальцы переплелись с пальцами Гидеона, когда она открыла медальон.

Они молча рассматривали медальон. Гидеон почувствовал, как ее тело расслабилось рядом с ним. Ее запах дурманил ему голову, ее тепло согревало его. Его дыхание стало хриплым. Он заставил себя сосредоточить внимание на двух миниатюрных портретах, вставленных в медальон. Они так много для нее значат. Старомодно причесанные мужчина и женщина. Миниатюры были написаны не слишком умелой рукой. Он ломал голову, кто это. Ему было интересно, нарисовала ли она эти миниатюры сама. Он задавался вопросом, сможет ли с ней расстаться...

– Это мама и папа. Единственное их изображение, что у нас есть. – Пруденс ласково провела большим пальцем по краю медальона. – Сходство не очень большое. Их нарисовал итальянский юноша, который жил в деревне и мечтал стать художником. Папа ему покровительствовал... – Ее голос сорвался и сменился всхлипываниями.

Гидеон не мог этого вынести. Стараясь успокоиться, Пруденс сказала:

– Я знаю, что не должна была так глупо рисковать, но мысль, что я никогда...

– Шш... – мягко протянул Гидеон и, приподняв ей голову, поцеловал.

За такое сердце всякая женщина кинется в огонь и в воду.

У. Шекспир[13]

Пруденс не шевелилась.

Гидеон, не оставляя ей времени на раздумья, накрыл ее рот своими губами, мягко, властно, нежно, так чтобы не спугнуть ее. Она минуту поколебалась, потом ее тело обмякло, и она скользнула в его объятия. Острая боль пронзила его плечо. Не обращая на боль внимания, он обвил Пруденс руками и почувствовал, как она начала отвечать на его поцелуи, робко, неуверенно, удивленная нарождающейся страстью.

Она целовала его нежно, осторожно, словно он лежал на смертном одре, а не страдал от небольшой раны. Да он готов получить дюжину таких ран за еще один ее поцелуй. У нее был вкус тепла... слез и... слабый привкус зубного порошка. Боже, какая она сладкая. Он не мог насытиться ею.

Постепенно его поцелуй становился все настойчивее. Его ошеломили горячность и щедрость ее робкого ответа. Гидеон ждал этого момента со времени их последнего поцелуя, но все же он застал его врасплох. Стремительный, пьянящий водоворот... чувств. Давно знакомых и поразительно новых.

Скольких женщин он целовал? Гидеон не помнил. Его это не волновало. Ни одна из них не походила на Пруденс.

Она взяла его лицо в свои ладони и возвращала ему поцелуи. От прикосновения ее маленьких прохладных рук и нежных влажных губ что-то дрогнуло у него внутри и начало таять. Ему хотелось кричать на весь мир и в то же время сохранить свою тайну. Неужели существует женщина, способная заставить его почувствовать себя могущественным и одновременно таким... таким беспомощным? Гидеон этого не знал и был не в состоянии думать. Он мог только целовать ее, обнимать... и бороться с желанием овладеть ею. Хотя они были в его постели и одни в комнате, момент был неподходящий. Он знал это.

Где его хваленая техника обольщения? Он не мог вспомнить простейшего приема. Его вел сейчас только инстинкт, новое болезненное чувство...

Ее пальцы запутались в его волосах, новая волна нежности захлестнула его. Гидеон ласково, но настойчиво раскрыл ей губы, делая поцелуй глубже. Он чувствовал себя мальчишкой, впервые познающим радости жизни, и в то же время умудренным старцем. Когда это он довольствовался лишь объятиями и поцелуями? И когда поцелуй не был всего лишь первым шагом в замысловатом танце соблазна и удовольствий? Его тело помнило все движения и молило о них, даже если разум отказывался повиноваться.

Так откуда эти нелепые сомнения и колебания? Гидеон чувствовал, что может соблазнить ее в одно мгновение. И больше всего в жизни он жаждал обладать ею, сделать ее своей, плоть от плоти. И все же... все же...

Каждый ее робкий неумелый поцелуй был дорог ему, каждое прикосновение ее руки к его щеке, волосам, шее. Он дорожил тем, как доверчиво прижалось к нему ее тело, невинное, не ведающее о том, какой эффект производит на него. В этом и заключалась проблема. Гидеон предпочел бы дюжину робких искренних поцелуев ночи страсти, после которой останется сожаление. Возможно, на всю жизнь. Мисс Пруденс должна прийти к нему с чистым сердцем и по велению собственной души. Чтобы потом было не о чем жалеть.

Вот в чем разница, вдруг сообразил Гидеон. Он хочет провести с этой женщиной всю жизнь и не намерен спешить и рисковать ради сиюминутного удовольствия. Он обуздает свои желания и станет смаковать каждое мгновение, наслаждаться каждой ее малейшей лаской, каждым неумелым и наивным поцелуем.

Поэтому он разжал объятия. Он видел, как Пруденс медленно приходит в себя, как затуманенный взгляд распахнутых серых глаз обретает сосредоточенность и она начинает отдавать себе отчет в собственных действиях.

– Ах! – воскликнула она. – Боже мой!

Она вскочила и начала расправлять постель, бросая на него быстрые смущенные взгляды и тут же отводя глаза. Наконец она остановилась, набрала в грудь воздуха и посмотрела ему прямо в глаза.

– Нам... мне не следовало этого делать, – сказала она.

– Почему не следовало? – Видя ее возбуждение, Гидеон не мог удержаться от улыбки. – Почему?

Пруденс вздохнула.

– Вы знаете почему. Я не свободна.

– Всего несколько поцелуев, – пожал плечами Гидеон. – Вы придаете им слишком большое значение, – беспечно сказал он. – Вы были так огорчены. Я просто успокоил вас.

Она размышляла над его словами, ее брови недоверчиво сдвинулись.