В комнату ворвалась босая и перепуганная Катя, и пока она меня успокаивала, Николетта зажгла свечи и приготовила успокаивающий напиток. У меня была настоящая истерика, наверно, впервые в жизни меня так трясло. Дрожало все: руки, подбородок, в ногах была жуткая слабость, я захлебывалась от судорожных всхлипов. Они заставили меня выпить какую-то травяную дрянь, и я стала потихоньку затихать. Отправив Николетту спать, Катя осталась со мной.

– Но ведь это был только сон, только кошмар, – тихо говорила Катя. Она для меня в тот момент была сестрой и матерью, и я прижалась к ней, крепко обнимая за теплую талию, положив голову ей на колени.

– Я больше не могу, больше не могу… Я устала притворяться, я хочу домой, хочу уйти отсюда…

– Тебе нужно развестись с Висконти, и мы сразу же уедем в Италию.

– Как? Ты же видишь, прошло уже больше месяца, а Герцог так и не вернулся за нами. Что если он никогда не вернется? Что если его корабль затонул, и он погиб? Мы останемся навсегда здесь, пойманные в этот век, как в ловушку, навсегда обреченные играть эти роли. Я устала, Катя, я больше не могу. Я боюсь Висконти, меня тошнит от Анвуайе, я схожу с ума от этой жары, меня все раздражает, и я хочу кричать от отчаяния!

– Тихо, тихо, – гладя мои мокрые волосы, говорила Катя. – Все будет хорошо, вот увидишь, очень скоро Герцог приедет за нами. Я уверена, они просто задержались, они обязательно будут здесь. Мы завтра же пойдем к отцу Джакомо и вместе с ним отправимся к королю, он хорошо к тебе относится и наверняка поможет уговорить архиепископа де Бове. Ложись спать, вот так, я накрою тебя, все будет хорошо, спи.

Эмир Факр-Эддин наблюдал с холма, как новые отряды воинов располагались под пальмами, разбивая шатры, и улыбался. Мудрый султан оказался прав: уловка сработала, и теперь у мусульман людей было около семидесяти тысяч, и все ожидали только прибытия из Месопотамии Туран-шейха. Война с христианами не пугала больше мусульман: бездействие ослабило рыцарей Креста и вселило в их лагеря беспорядок. Об охране лагеря на равнине и на западном берегу Нила заботились плохо, и отсутствие дисциплины между христианскими воинами возвратило мужество воинам мусульманским. Султан назначил плату в безант золотом за голову христианина, и по ночам аравийские бедуины доходили до палаток, нападали на спящую после бурных попоек стражу и, обезглавив часовых, относили их головы ко дворцу Негем-эд-дина. Несколько пленников, которых удалось захватить живыми, водили по городам, головы убитых выставляли на стенах Каира, вселяя тем самым веру в победу в сердца мусульман. Долгое бездействие крестоносцев приписывали страху. Во всех мечетях возносились благодарственные молитвы к Аллаху, не допустившему, чтобы франки воспользовались своей победой, и весь народ египетский готов был подняться для отражения их нападения.

Другая тревога жила в сердце Факр-Эддина: султан слабел с каждым днем, угасал на глазах, самые знаменитые врачи и знахари не могли остановить приближение смерти. Эмиру казалось, что чем слабее был султан, тем более свободно чувствовали себя мамлюки. Они возглавляли добрую половину войск мусульман, и Факр-Эддин боялся, что эти войска могут обернуться против наследника династии Айюбидов. Оставалось только надеяться, что султан доживет до приезда сына.

– Сколько еще должна я ждать? – едва сдерживая гнев, спросила донна Анна, стоя в приемной архиепископа.

– Сожалею, мадам, но сегодня Его Преосвященство не планирует больше встреч. У него очень много дел, и он просит вас извинить его.

– Но вы сами сказали мне вчера, что архиепископ будет принимать вечером, – стараясь, чтобы ее голос не дрожал, возразила донна.

– Возможно, если вы придете завтра… – начал было прислужник, но донна прервала его решительным жестом.

– Тогда я лучше останусь здесь и подожду, – она села в кресло и принялась рассматривать свои четки, игнорируя прислужника.

– Но, мадам, я же сказал, что архиепископ сегодня не принимает…

– Тогда я дождусь здесь утра и просижу здесь так долго, сколько потребуется, но господину архиепископу придется принять меня! – донна Анна посмотрела, как прислужник, молодой монах, мнется в нерешительности, а затем, приняв решение, выходит из приемной, направляясь к кабинету архиепископа.

– Значит, донна сидит здесь? – спросил архиепископ де Бове, откладывая в сторону документы – как только речь заходила об этой женщине, он не мог уже заниматься делами.

– И сказала, что не уйдет, пока вы не примите ее.

– Что ж, этого следовало ожидать, я не принимал ее около месяца, ее терпение должно было иссякнуть. Передай вот это, – архиепископ протянул монаху бумагу, – и как только она уйдет, пошли за доном Висконти. Пришло время решительных действий.

– Нет, это просто издевательство какое-то! – я широкими шагами мерила спальню, пока Николетта размешивала в чашке успокоительный напиток. Визит к архиепископу вывел меня из себя, и я испытывала сильное желание облить его дом бензином и поджечь, и если бы передо мной материализовалась полная канистра, я бы не задумываясь исполнила свое намерение. Мне хотелось стереть этого наглого священника в порошок вместе со всеми его прислужниками. – Вы только послушайте, какие бумаги он требует собрать для рассмотрения дела о бракоразводном процессе! Это же немыслимо! Одних поручительств пять штук, причем три от людей, которых со мной нет. Видите ли, кузен Обер, вырастивший меня, и мои дяди должны подтвердить, что я всегда была добропорядочной женщиной и верующей христианкой! А как же пожертвования, которые сделала донна Анна? Разве они не говорят за нее? А мой духовный наставник? А как я получу поручительство от Висконти? Он не станет его писать, потому что это не в его интересах! Де Бове загнал меня в тупик! Я никогда не получу свободу!

– Может, дать ему взятку? – предложила Катя. – Может, зная о щедрых пожертвованиях донны Анны, архиепископ надеется урвать свой кусок?

– Может быть, – внезапно успокаиваясь, сказала я. – А мы можем?

– Посмотрим, – Катя открыла книгу расходов. – Думаю, что надо будет рассчитать примерно сколько мы тратим в месяц и прикинуть, сколько еще нам придется здесь оставаться.

Мне представлялась сомнительной возможность подкупить де Бове, но у меня не было иного выхода. Мне нужен был развод с Висконти, нужен теперь, как никогда.

Дон Висконти вернулся от архиепископа в самом прекрасном расположении духа. Насвистывая веселую песенку, он прошел в свой шатер, открыл бутыль с вином и налил вино в кубок. Подняв его, он чокнулся с кем-то воображаемым, подмигнув тому, и залпом осушил. Повернувшись, он вздрогнул от неожиданности, увидев на пороге герцога Бургундского.

– Герцог! Чем обязан столь внезапному визиту? – весело спросил дон Висконти.

– Мне нужно поговорить с вами.

– О моей жене, полагаю? – спросил Висконти, насмешливо смерив взглядом герцога. Герцог был выше, стройнее, но лицо почти всегда было печальным и измученным. Вряд ли его можно было назвать привлекательным. Он преображался лишь когда пел, но Висконти больше не считал его за соперника. Теперь ему было даже чуть жаль герцога, потому что в ближайшем будущем ему суждено было вновь остаться в одиночестве.