своём коне на мостки и подхватил меня в седло, и тут мостки обломились, и мы вместе с его конём рухнули в воду, – непроизвольно рассмеявшись, она прижала к лицу руку, вспоминая комичность ситуации.

– Но это было и к лучшему, – отсмеявшись, продолжила она. – Все местные посчитали, что я утонула, и искать не стали.

– А что было дальше?

– Дальше? – на лице её появилась обворожительная улыбка, а глаза заискрились радостным светом. – Дальше было двенадцать лет моего непередаваемого словами счастья. Я жила лучше, чем королева, мой избранник ни в чём мне не отказывал, учил всему, чему я только пожелаю. Мы много путешествовали и жили на широкую ногу. К моим услугам были лучшие скакуны, любые развлечения и отменные яства. При этом никаких норм этикета, обязательных переодеваний и прочей чепухи… Я могла себя вести, как мне только заблагорассудится.

– Кем он был?

– Четвёртым сыном, которому в наследство достались лишь деньги… Но их было очень много… Очень…

– Чёрт! Неужели ты намекаешь?.. Нет! Этого не может быть! Он не был женат! – не сдержавшись, вскричал герцог, весь подавшись в кресле вперёд.

– А я и не сказала, что была его женой, – лукаво улыбаясь, покачала она головой. – Кстати, именно это меня и спасло. Когда его сожгли, меня посчитали фейри, которая ушла в свой мир…

– Он действительно был колдуном?

– Не более, чем вы или я. Просто его деньги не давали покоя одному местному епископу. Да и характер был довольно дерзкий.

– Как тебе удалось сбежать и куда?

– Его предупредили, что на него есть очень серьёзный донос. Он успел дать мне денег и вывести из дома, правда, документов у меня не было. Он этим никогда не озадачивался, а уж я и подавно. Но с деньгами это не такая большая проблема. А потом я помогла умирающей женщине, вернее, не сумела помочь, но дала возможность умереть не на улице… И на руках у меня оказались её документы. Я с ними приехала в маленький посёлок, который теперь под вашей рукой, и купила дом. А дальше вы всё знаете.

– Я не понял, как ты оказалась во дворце инквизиции. Твой священник наотрез отказался хоть что-то говорить об этом, ссылаясь на то, что эти сведения не в его компетенции.

– Это произошло из-за того, что донос на меня написали. Я узнала и явилась туда сама в надежде доказать, что он безоснователен. В итоге мне это удалось, однако не без помощи Его Святейшества, к которому я попала на допрос.

– Ты знала, что твоего мужа или, вернее, твоего любовника сожгли без всяких на то причин и сама пошла к инквизиторам? Ты сумасшедшая?

– У него были деньги. Их надо было отобрать. У меня таких не было. Зато у меня было свидетельство отца Филиппа о моей благонадёжности. Я посчитала, что небогатая тихая женщина, которая, кстати, сама пришла засвидетельствовать свою приверженность церковным догмам, вряд ли в качестве жертвы заинтересует святую инквизицию. Но немного просчиталась… Никто из обычных инквизиторов на себя такую ответственность брать не захотел…

– То есть ты попала на допрос к Его Святейшеству и он предложил тебе подтверждение благонадёжности в обмен на твою любовь, так?

– Нет, не так… Я не продаю любовь даже за жизнь… Я влюбилась, милорд. И мне было всё равно, что он со мной сделает. Я открыла ему моё сердце, и он был волен поступить с ним по своему усмотрению.

– Ты влюбилась в убийцу своего прежнего любовника?

– Поосторожнее в выражениях, милорд. Его Святейшество не убивал моего прежнего любовника. Решение о его казни принял верховный суд инквизиции. Другое дело, что его слово было определяющим, но на то, как я уже сказала, были основания в виде больших денег, постоянных доносов местного епископа, да и не его одного, поскольку мой предыдущий избранник на язык был абсолютно не сдержан. Это была политика, и он пал её жертвой, и не более того.

– И как же так случилось, что ты разлюбила главного инквизитора, если влюбилась в него сама?

– Я же говорила уже: оказалась случайной свидетельницей.

– Чего?

– Того, что по определению не смогла простить. Моим сердцем можно пользоваться, но в него нельзя плевать. Такого я не прощаю…

– Ты меня заинтриговала. Что ты считаешь плевком в сердце?

– Сравнение, милорд… Меня нельзя сравнивать ни с кем… – она нахмурилась. – Я не выношу соперниц в любом виде… Даже если назавтра они становятся мёртвыми… Я должна быть единственной, это моё непременное условие.

– И из-за такой ерунды ты вступила с ним в конфронтацию?

– Это для вас ерунда, а для меня нет… Поэтому учтите это, если всё же в супругах своих захотите меня оставить.

– Ты серьёзно?

– Серьёзней некуда. Если я узнаю о любой, вы будете иметь со мной очень серьёзные проблемы, я не останавливаюсь ни перед чем, как вы уже должны были заметить… Поэтому лучше сдайте меня прямо сейчас Его Святейшеству… Он будет очень обрадован такими всплывшими подробностями моей жизни и не преминет ими воспользоваться по полной… Да и Вы не в накладе останетесь, поскольку приданое моё он вряд ли рискнёт потребовать обратно. Одним словом, всё разрешится к всеобщему благополучию.

– Особенно твоему… – с явным сарказмом проговорил герцог.

– Да кто я такая, милорд, чтобы о моем благополучии хоть кто-то заботился? – иронично усмехнулась она в ответ. При этом в глазах её не было ни страха, ни обречённости.

– А как тебя по-настоящему зовут?

– Мирандой. Отец Паисий посчитал очень удивительным, что ребёнок не замёрз в холодную ночь и его грела кошка, вот так и назвал.

– Твоя история похожа на сказку.

– В вашем праве посчитать её выдумкой и не придавать ей значения, милорд.

– Ты знаешь, а мне нравится это предложение… Будем считать, ты рассказала мне сказку наподобие тех, что рассказывала на смотровой площадке башни. Она, конечно, была увлекательной, но, думаю, о ней лучше навсегда забыть к всеобщему благу и твоему как моей супруги в том числе.

– Вы уверены в этом, милорд?

– Абсолютно! – он встал и протянул к ней руки: – Иди ко мне! Хочу тебя обнять.

– То, что я не терплю соперниц, сказкой не было, милорд…

– Это я понял и учту. Иди, – он выжидательно прищурился, поманив её пальцами, и она, поднявшись с кресла, шагнула ему навстречу.

Он тут же схватил её за плечи и, сжав рукава платья, с силой рванул их в стороны, с чувством выдохнув: «Ненавижу это платье».

– Зачем же так нервничать, милорд? Вам было достаточно сказать мне, и я бы