class="p1">Тут раздался телефонный звонок. Ирина стремительно бросилась к трубке. По выходным Кирилл любил выспаться после напряженной трудовой недели, и ей не хотелось его будить.

На другом конце провода внезапно оказалась заседательница с процесса Чернова. Вот это совпадение! Или судьба?

– Олеся Михайловна! Как я рада вас слышать! – завопила Ирина театральным шепотом.

– Правда?

– Очень, очень рада!

– Я бы хотела, если можно, спросить у вас совета… – сбивчиво заговорила женщина, – если это вас не затруднит…

– Конечно нет, я с радостью помогу, чем смогу.

– А можно, я подъеду к вашему дому? Мне буквально на пятнадцать минуточек, просто дело деликатное.

Ирина задумалась. Заседательница произвела на нее впечатление робкой и излишне скромной женщины, но в суде рассуждала здраво и в принципиальных моментах проявляла твердость, отчасти компенсируя кипучую энергию второго заседателя Синяева. В целом Ирине показалось, что она не настолько безвольная и слабая, как о себе думает сама.

– Слушайте, Олеся Михайловна, а вы не хотите съездить со мной к нашему подопечному Чернову? Появилась новая информация, которую надо прояснить, – неожиданно для себя самой спросила она, – по дороге как раз ваш вопрос обсудим.

Кирилл отпустил ее без вопросов, и Ирина со всей доступной ей скоростью помчалась к метро «Василеостровская», где ее ждала Олеся Михайловна. Немножко пощипывало чувство вины перед Гортензией Андреевной, но она успокаивалась тем, что было бы очень трудно объяснить Чернову присутствие старушки. Они с Олесей – представители правосудия, желающие добросовестно исполнять свой долг, а Гортензия Андреевна кто? Так что все правильно, все к лучшему, и вообще к сестре Горбатенко старушка одна ездила, ее даже не предупредила. Один-один.

Новое жилище Чернова располагалось в трех минутах от метро. За это время Ирина успела только пунктиром, самыми широкими мазками ввести Олесю в курс дела, поэтому когда они прошли низкую и длинную подворотню, то нерешительно остановились перед входной дверью, не зная, как действовать дальше.

– А если он нас не пустит? – Олеся подпрыгивала от холода, и Ирина с завистью наблюдала за ее изящными пируэтами, – скажет, как в анекдоте, вас двое, вот и поговорите.

Ирина засмеялась. Идея вломиться в дом Ильи Максимовича и вызвать его на откровенность уже не казалась ей такой гениальной. А на улице ждать, так, может, он целый день сегодня не выйдет.

Ладно, ни один план не выдерживает встречи с противником, поэтому лучшая тактика – честно сказать, чего они хотят, а дальше будь что будет.

– Первую фразу надо продумать, – сказала Олеся, клацая зубами.

– Да, пожалуй, – рассеянно взяв с жестяного козырька над подвальной дверью горстку снега, Ирина слепила колобок, бросила в урну, стоящую метрах в пяти, и на удивление попала. Ей было не холодно, за годы прогулок с детьми привыкла одеваться как следует, не пренебрегая в том числе и штанами с начесом.

– В ходе расследования появились новые данные, так?

Ирина покачала головой:

– Нет, сотрудники суда не ведут расследований, и Чернов это знает. Лучше скажем: случайно выяснилось.

Олеся хихикнула:

– А он ответит: за случайно бьют отчаянно. Топайте отсюда, дамочки, пока я милицию не вызвал.

– Может, – вынуждена была согласиться Ирина.

Тут во двор вошла высокая женщина, и, помахивая хозяйственной сумкой, из которой высовывалось горлышко бутылки молока, подошла к двери, возле которой маялись незадачливые сыщицы.

Посмотрев внимательнее, Ирина не поверила своим глазам. Моргнула. Нет, ошибки быть не может.

– Аврора Витальевна? – шагнула она к женщине.

Та вздрогнула, но не растерялась.

– А вы, простите, кто? – спросила она холодно.

– А мы те самые люди, которые постановили считать вас мертвой, – отчеканила Ирина.

– Ах вот как? В таком случае я понятия не имею, о чем вы говорите. Извините, но вы приняли меня за кого-то другого.

Ирина знала за собой этот грешок, чужая наглость и хладнокровие всегда поднимали ее на борьбу.

– Например, за Ксению Илиодоровну фон Таубе? – выпалила она.

Чернова и тут не потеряла самообладания, только сглотнула и переложила авоську в другую руку.

– Неожиданно, – усмехнулась она.

– Аврора Витальевна, – вступила Олеся, похоже, самая шокированная из всех троих, – мы очень рады, что вы живы, и не хотим заявлять…

– Да, да, в первую очередь мы хотим выяснить правду, – кивнула Ирина.

Чернова задумчиво улыбнулась:

– Что ж… Вечно это все равно продолжаться не могло, – она открыла дверь парадной, – ну что, рискнете, девочки? Зайдете или на улице будем мерзнуть?

Переглянувшись, Ирина с Олесей ступили в темный подъезд.

– Я как знала, что с утра надо к детям ехать, – говорила Аврора, усаживая их в просторной кухне и зажигая газ под чайником, – но Илюше загорелось в шахматы играть. Видно, судьба, сколь веревочка ни вейся… Сырники будете?

Ирина с Олесей синхронно отказались.

– Зря, вкусные. Тогда колбаски порежу. А вы, дорогая, может, огурчиков хотите? – улыбнулась она Ирине.

– Нет, эти пристрастия у меня давно прошли.

– Ну тогда печенье кушайте. И вот еще, – Аврора достала из буфета плитку шоколада в незнакомой Ирине обертке сдержанных тонов, явно импортную. – Сейчас он вам ни к чему, а в роддом с собой возьмите. При схватках незаменимая вещь.

Она так посмотрела на Ирину, что та покорно сунула шоколадку в сумочку.

Огляделась по сторонам. Кухня создавала ощущение одновременно старины, чистоты и уюта. С высокого украшенного лепниной потолка свисала старинная люстра в медных завитушках, в то же время шкафчики были самые простые, белые с алюминиевой полоской по нижнему краю. Дверцы были испещрены переводными картинками, видно, старались многочисленные внуки. В углу пыхтел старый, в форме обмылка, холодильник «Юрюзань» с почти стершейся эмалью и массивной ручкой-замком. На подоконнике буйно росли цветы, названия которых Ирина, к стыду своему, не знала, а в уголке сиротливо жались майонезные банки с проросшими луковицами.

В кухне не было хирургического порядка, но Ирина с удовольствием села за накрытый чистой скатертью стол, взяла чашку без следов налета и вообще почувствовала себя уютно и в полной безопасности.

Наполнив чашки и удостоверившись, что гости обеспечены едой, Аврора села и начала рассказ.

Детство запомнилось Ксении бесконечным счастьем. Она была слишком мала, чтобы понимать надвигающуюся угрозу, и родители не спешили развеять ее безмятежность. Все рухнуло в один миг, когда забрали отца. Могущественный добрый богатырь, каким он представлялся дочери, вдруг оказался сломлен злой силой, воплощенной в том самом человеке, которому они в школе отдавали салют и благодарили за счастливое детство. Мать Ксении не успокаивала себя тем, что это ошибка, разберутся и выпустят. Вообще называла вещи своими именами, и террор для нее был террором, а не перегибами на местах. Ксения с матерью в полной мере познали все прелести положения членов семьи изменника родины, очереди в тюремное окошко, голод, но самым страшным для Ксении оказался ультиматум, который