вердикт спокойно. «Подождем, а если не получится, то усыновим, когда на ноги встанем», – решил он.

Вскоре Аврора ощутила в своей жизни некую непонятную пустоту, не связанную с отсутствием детей. Не сразу она сообразила, что грустит, как ни странно, оттого, что все родные люди теперь рядом и некому писать письма. А ведь это занятие она, пожалуй, любила ничуть не меньше, чем работать в операционной.

Аврора стала вести дневник, но это оказалось не то.

Неужели у нее литературный зуд? Но кто она, а кто настоящие писатели, смешно даже.

Но все-таки ее тянуло к бумаге, выразить смутные прекрасные образы, роящиеся в воображении. Исполнение оказывалось настолько бледнее замысла, что Аврора рвала листы, выбрасывала с торжественным обещанием, что больше никогда, а назавтра все начиналось снова.

Она боролась со своим писательством, как с алкоголизмом, но писательство побеждало. Как это, впрочем, в большинстве случаев делает и алкоголизм.

Наконец она решилась поделиться с отцом. Виталий был плохим автором, но наставником оказался отличным. Он не высмеял пробу пера Авроры, как это сделал бы настоящий педагог, не посоветовал ей выкинуть дурь из головы и заняться домашними делами, а, напротив, приободрил, признался, что еще в ее письмах видел талантливую руку, и все у нее получится, если будет слушать свое сердце и не лениться, ибо мастерство приходит с опытом и Лев Толстой написал «Войну и мир» тоже не с разбегу.

Виталий торжественно вручил Авроре для изучения брошюру Виктора Шкловского «Техника писательского ремесла» и самоучитель машинописи, сказав, что этих книг ей должно хватить на первый случай. А вообще, чтобы стать хорошим писателем, нужно много читать.

С последним у Авроры проблем не было, она с младенчества предпочитала книги всем прочим занятиям, а остальное дело техники. Она научилась печатать на машинке, создавала какие-то отрывки, но замысел романа, который ей хотелось бы написать, никак не выкристаллизовывался. Что-то такое виделось, как сквозь закопченное стекло, манило смутными очертаниями, но разглядеть его пока было нельзя.

Через десять лет брака на свет появился долгожданный сын, и тут Аврора забыла обо всем на свете, полностью погрузившись в материнство.

Илья тем временем уверенно двигался по партийной линии, немножко поработал освобожденным секретарем комитета комсомола университета, откуда его сразу взяли инструктором в обком, быстро сделали завсектором, а потом резко повысили до первого секретаря крайкома. Аврора боялась ехать в столь суровые места с маленьким сыном, но педиатр вынес вердикт, что ребенок «здоров как лось» и вообще, суровый северный климат предпочтительнее гнилого ленинградского.

Когда сын пошел в школу, Аврора устроилась работать по специальности, даже не столько потому, что скучала дома, а из-за страшнейшего дефицита медицинских кадров.

Ребенок рос, не доставляя родителям проблем, в бытовом плане благодаря высокой должности мужа напрягаться тоже не приходилось, и Аврора вернулась к своему хобби. Начала писать рассказы о Севере, и выходило вроде бы неплохо, но скучно, будто по линеечке.

Однажды она с операционной бригадой вылетела в становище, и там произошла очень жесткая посадка. Кончилось все благополучно, но несколько минут гибель представлялась самой реальной перспективой, и в эти мгновения Аврору вдруг охватило жгучее сожаление о том, что замыслы, клубящиеся в ее голове, исчезнут вместе с нею и никогда не увидят свет.

После этого случая пелена будто исчезла, и образы оформились в сознании совершенно ясно. Аврора выпросила в бухгалтерии списанную печатную машинку и отдалась на волю своей фантазии. Выходило не совсем так, как она хотела, слишком явно в тексте сказывалось влияние творчества Лидии Чарской, книги которой мама ей читала в детстве, градус антисоветчины зашкаливал, но Аврора не хотела ничего менять. Она наконец поймала свою волну, и осознание, что этот роман никогда, ни при каких условиях не будет напечатан, не останавливало ее творческого полета.

В конце концов, даже у идеологически выверенного произведения шансов увидеть свет очень мало, если его автор не вхож в нужные круги. Да, отец с удовольствием замолвил бы за нее словечко, и публикации рассказов жены первого секретаря крайкома тоже дали бы зеленый свет, но такая слава Авроре претила.

Она понимала, интуитивно и на примере отца, что если утратит искренность, то утратит дар, и никакие образы больше не будут ей являться.

В семье было принято открыто выражать свои позиции, которые у супругов оказались диаметрально противоположными, но обычно находились более интересные дела, чем обсуждение основных постулатов марксизма-ленинизма.

Мировоззрение ребенка было отдано на откуп школе, которая, как полагали оба родителя – отец с надеждой, мать с безнадежным смирением – из него сделает образцового коммуниста. Но что-то пошло не так. В детстве Лелик проникся пионерской героикой, но чем старше становился, тем сильнее чувствовал фальшь этого кумачово-гипсового мирка. Враги, которых с риском для жизни разоблачали пионеры из его любимых книг, оказывались бывшими ссыльнопоселенцами, оставшимися на Севере, потому что им некуда было уехать.

Такими были бабушка его лучшего друга, учительница английского языка, доктор в маминой больнице, словом, прекрасные люди, от которых Лелик видел только добро.

То ли нервный склад натуры, то ли парень не сумел навести мостики над пропастью между тем, что есть, и тем, что надо видеть, то ли что-то еще, непонятно, но в восьмом классе Лелик обратился в православие. Он не кликушествовал, не делал свою веру инструментом юношеского протеста, напротив, вел себя очень скромно. Только отказался вступать в комсомол. Аврора боялась, что этого Илья уже не стерпит, но он сказал: «Есть ли Бог или нет, точно мы этого знать не можем, а что лицемерить нельзя – это человечеству доподлинно известно», – и благословил строптивого сына на тернистый путь. Больше страдала Аврора, оттого, что ребенку теперь закрыт путь в высшее учебное заведение, из-за того, что он не хочет немножко покривить душой. Такая в семье получилась «Смерть пионерки», только наоборот.

Выучившись на фельдшера, сын ушел в армию, а вернувшись, загремел на ФАП в село Копорье. Месяцок погоревал, а потом заявил, что городская жизнь ему претит, от урбанизации все зло и истинно счастлив человек может быть только на природе.

«Ну-ну», – сказали родители, представляя, как через полгодика будут вызволять осатаневшее чадо из природной гармонии.

Только Лелик продержался год, замутил с соседом лесопилку, развел кур и был счастлив.

Аврора была уверена, что сын женится на поповне, во всяком случае на такой же верующей девушке, как он сам, скромной, с косой и в платочке, но Лелик и тут удивил. В центральной районной больнице, куда он время от времени возил своих подопечных, он познакомился со студенткой мединститута, отбывавшей там практику. Верочка была умопомрачительно красивая, энергичная, чуть-чуть излишне самоуверенная,