оборачиваться, а я уже знал, что у него в руке. У него был мой пистолет. Теперь я знал это наверняка. Я не видел его, но знал, чувствовал. Бобби недоверчиво смотрел на меня.

— Покажи! — сказал он.

— Вот, смотри! — боясь спугнуть мальчишку, я протянул нож на вытянутой ладони.

— Ух, ты! — охнул он, и сделал шаг вперед. Одной рукой Бобби все еще держал штаны, а другую, с пистолетом опустил вниз. Мое сердце сжалось от боли, как только я его увидел. Колени, казалось стали ватными, и утратили свою жесткость. Бобби быстро взглянул на мое лицо, чтобы проверить, не ловушка ли это. Что он прочитал в моих глазах, я не знаю. Но он развернулся, прижал пистолет к груди, и убежал. Догонять его я не стал. Мне не за чем было это делать. Это был не мой пистолет. В смысле, мой, но он больше не был моей любовью. Это было что-то еще, что-то похожее на него. Как если бы я расстался девушкой, милой, чистой, красивой. Расстался по причине не зависящей от меня. Просто так сложились обстоятельства. Скажем, мы гуляли по городу, и потерялись. Я безумно скучаю по ней, пытаюсь ее найти, но безуспешно. В памяти хорошо сохранился образ, который я запомнил. Проходит год, и по воле случая мы встречаемся. Она стоит спиной, но я узнаю ее, и зову. Она оборачивается… То, что я вижу потом, совершенно не похоже на то, что я запомнил в день нашей последней встречи. На меня смотрит старая затасканная проститутка, только отдаленно напоминающая девушку из прошлого года. Она грязная, и к ней не хочется даже приближаться. И поначалу я вообще сомневаюсь, что это один и тот же человек. Передо мной не моя любимая. Такого не может быть. Не может девушка превратиться в старуху за год. «Нет!» — кричит твой разум. «Да!» — обреченно говорит тебе сердце, которое ее узнало. И ты понимаешь, что любви больше нет. Что ЭТО любить невозможно. Ты делаешь вид, что обознался, и проходишь мимо.

Тех нескольких секунд, что были в моем распоряжении, вполне хватило, чтобы понять: лучше бы я ничего не видел. Лучшее бы я жил со своей разлученной любовью, чем увидел, и убил ее. Весь ободранный, словно им гвозди забивали, крышки затвора нет, внутренности ржавые, и забиты песком. К пистолету не хотелось прикасаться, он вызывал отвращение.

Я медленно брел через кусты на поляну, с поляны обратно домой. В голове гудело. Подкатывала тошнота, как от удара поддых. Внутри меня что-то происходило. Сейчас я понимаю, что это было. Так умирала любовь. И пусть она была по детски наивная, и не такая как у всех. Но она была, и она согревала мою душу. Я шел, и ощущал в животе пустоту, думая, что она вызвана недомоганиями органов пищеварения. Но пустоту я чувствовал совсем по другой причине. Я становился взрослым. Во мне умирала частичка детства. Умирала навсегда.

Чтобы как-то заглушить тупую сердечную боль я больше не расставался с моим ножом. Он заполнил собой образовавшуюся брешь. Остаток лета пролетел как один день. В этот один день я не успел, а может не смог сделать ничего, чем бы мог гордиться. Ежедневно подходя к станку, я ждал какого-то озарения. Подходил, стоял и смотрел на него. На скругленные углы, на массивные кожухи, закрывающие серые абразивные камни. Я ждал, но ничего не происходило. Совершенно ничего. Вокруг меня больше не было оружия, спрятанного в каком-нибудь предмете. Отчасти это удручало, но в то же время, я понимал, что, скорее всего, энергия, которую я потратил на нож должна восполниться. Нужно набраться терпения, и ждать. И я ждал. Вначале в деревне, потом в городе.

Обучение в школе закончилось, я поступил в профессиональное училище. Сейчас заведения такого рода называют колледжами. Смена обстановки, новые знакомые, новые обязанности, новый маршрут. Теперь каждый день, кроме субботы и воскресения, я, выходя утром из дома, шел не в привычную левую сторону от подъезда, я сворачивал направо. Обходил вокруг дома, и шел на автобусную остановку. Примерно через неделю после начала занятий я познакомился с Диком. Кто это такой? Наберись терпения, и скоро узнаешь.

Я сворачивал за угол, и двигался вдоль дороги. Остановка была метрах в ста от поворота. Обычно расслабленный, или если точнее сказать сонный, шел мимо ряда домов, отгороженных от тротуара дощатыми, или железными заборами. Я или переживал остатки сна, еще не выветренного из моей головы, или размышлял о предстоящем дне. Заборы не спеша сменяли один, другой, расстояние до остановки сокращалось. И вот, в этот спокойный момент, когда мимо проплывали железные ворота, появился он. Дик. Так я назвал его в первую нашу встречу. Он подождал, когда мои ноги будут максимально близко к калитке, просунул свой черный нос в щель под воротами, и внезапно поздоровался. Поздоровался так, как обычно здороваются большие собаки. Громко, низким басом. Будь я расслаблен чуть сильнее, то непременно обмочил бы штаны, и помчался бы домой менять их. Но мне повезло. Все мышцы получили команду сократиться, из-за чего я подпрыгнул, дернувшись в воздухе. Сердце получило команду увеличить число ударов до трех тысяч в минуту. Даже крик вырвался из внезапно пересохшего горла. Я оглянулся, чтобы посмотреть, видел ли кто мой конфуз. Никого. После чего, чертыхаясь, и проклиная собаку, испугавшую меня, продолжил путешествие на остановку. Я буквально слышал, как за спиной, отгороженный высоким забором, смеется пес над своей безумно остроумной шуткой. «Чертов Дик!» — Подумал я тогда. Чертов Дик. Не знаю, почему именно так я его окрестил. Это было первое собачье имя, которое мне пришло в тот момент в голову. Может, от того, что при произношении твое горло вначале сжимается, как от спазма, и звучит «ДИ». Потом рот открывается, и с губ слетает легкое «К». Простой выдох. Прямо как наша встреча. Вначале я чуть не обделался от страха, а потом облегченно выдохнул.

Каждое утро безумный пес здоровался только со мной. Иногда случалось, что передо мной шел кто-то еще. Тогда я с замиранием сердца, ждал что Дик поздоровается и с ним. Прохожий подпрыгнет, вскрикнув от неожиданности, чем, несомненно, вызовет улыбку на моем лице. Но он не хотел здороваться ни с кем, кроме меня. У него было какое-то особое чутье. Он лаял в самое неудобное время. Выжидал, когда я подойду вплотную, и здоровался. От его приветствия кожа покрывалась испариной, сердце замирало, а потом начинало скакать как сумасшедшее, а в мозгу словно что-то лопалось.

Жизнь, доселе скучная, и однообразная начала расцветать яркими красками. В ней появился тот злодей, против которого я смог бы применить свой преступный ум. Наконец то мне есть с кем сражаться в своих мечтах.

Но, что удивительно, я больше не фантазировал на счет безумных поединков, и спасательных операций. Я ходил и искал. Словно где-то есть потерянная вещь, но я не могу вспомнить, как она выглядит. Нутро чувствовало, что настал черед творчества. В руках появился какой-то нестерпимый зуд. Они чесались, но не было материала, из которого я бы сделал очередное оружие.

Дома я все перерыл, и пересмотрел. Возвращение из колледжа затягивались. Я был весь несобранный, рассеянный, с постоянно блуждающим взглядом. Мне необходимо