и глубже в воспоминания семилетней давности. Я стою на полянке перед домом. Воздух теплый, легкий. Делаю вдох полной грудью, и задерживаю дыхание. Потом развожу руки в стороны, поворачиваю ладонями к солнцу, и стою не шевелюсь. В тот момент, когда кислород в легких заканчивается, запрокидываю голову, и медленно выдыхаю.

— Привет, Бартик! — слух резанул голос двоюродного брата. Он приезжал в деревню к бабушке только в одно лето. Но этих двух месяцев хватило с лихвой, чтобы его образ надежно отпечатался в моей памяти. Денис был на два года старше меня. И больше меня был примерно вдвое. Он был толстым, рыхлым, с потными ладонями. Больше всего я запомнил его потные ладони. Он подходил почти вплотную, и вытягивал вперед руку со словами: «Привет, Бартик!» В тот момент, когда я протягивал свою руку для рукопожатия, он резко убирал свою. Делал это Денис не для того, чтобы подшутить надо мной, а для того, чтобы стукнуть своими пухлыми костяшками пальцев по моим бубенцам. Безусловно, это для него была очень смешная шутка. Я сгибался пополам, держась за свои разбитые сокровища, и с красным лицом мычал, что-то нечленораздельное. Он же хохотал, счастливый от причиненной мне боли. Можно было конечно пожаловаться взрослым, но как? Как сказать бабушке, что один внук бьет второго по яйцам, и при этом смеется как сумасшедший. А вдруг она скажет: «Покажи, может они посинели уже. Снимай штанишки быстро, дай поглядеть!» Такого я себе даже представить не мог. Каждый день он протягивал мне руку для рукопожатия, и каждый раз я думал, что он и вправду хочет поздороваться. Секундой позже я стонал от боли, а он заходился от смеха. Чтобы больше не страдать, я решил не отвечать на рукопожатие Дениса. Лишив его возможности причинять мне боль. В ответ на это он начал ставить мне сливку. Подходил, и по-прежнему здоровался: «Привет, Бартик!» В ответ на приветствие я стоял и держал руки в карманах. Тогда он хватал мой нос, своими толстыми сальными пальцами, и начинал его выкручивать. Слезы брызгали из глаз, а я поднимал руки к лицу. Ему только это и нужно было, и он опять бил меня в промежность. В ту секунду, когда нос освобождался, я опять сгибался от боли в паху. И вновь Денис радовался как младенец. Последней каплей стало его желание научить меня дышать особым образом. Он подкрадывался ко мне со спины, и зажимал своей влажной ладонью мой нос и рот одновременно. При этом он склонялся над ухом, и жарко дышал в него: «Дыши жопой, Бартик! Дыши жопой!»

Я пытался оторвать его руку от своего лица, но он был сильнее меня. Его ладонь словно прилипала к коже, не пропуская воздух. Легкие разрывались, я мычал, и цеплялся пальцами за его ладонь, пытаясь освободиться. Когда в глазах темнело, Денис выпускал меня со словами: «Ничего, Бартик, завтра еще потренируемся!» Я валялся на полу, как рыба жадно хватая ртом воздух, а он стоял и улыбаясь смотрел на меня. В первый раз, когда это произошло, я подумал, что хорошо было бы если Денис умер. Все равно как. И я вовсе не стыдился своего желания. Это стало бы моим спасением. А потом пришло осознание того, что я сам могу избавить мир от Дениса. Просто вычеркнуть его из своей жизни. Я МОГУ это сделать! Это не сложно. Как в кино. Раз, и все. Его больше нет. Но где мне взять оружие? И что будет, если кто-нибудь догадается, что это я? Нужно все предусмотреть, и спланировать. Моя жизнь обрела смысл и цель. С этого дня, я терпел все издевательства Дениса только для того, чтобы однажды убить его.

В сарае у бабушки я нашел старую большую иголку. Такие еще называют цыганскими. Она была со сломанным ушком, а в остальном вполне новая. Без ржавчины, и не погнутая. Как только я ее увидел, меня словно озарило. Вот оно, орудие убийства. Осталось теперь его немного доработать. Самую малость. Нужно сделать ее ядовитой. Отравить. Но где взять яд? На этот вопрос вам ответил любой ребенок. Вся отрава на свалке, или в помойке. На кухне, под умывальником стояло помойное ведро. В него стекала грязная вода, когда мыли руки, или готовили еду. Однажды, в детстве я открыл дверцу, за которой оно стояло. Меня остановили заботливые руки бабушки, которая закрыла дверь со словами: «Внучек, туда нельзя! Там яд!» Я быстренько сбегал в сарай, где прятал свое оружие, и вернулся на кухню. Присел около умывальника, сердце учащенно забилось. А вдруг я отравлюсь помойным ядом? Нет, я буду осторожен, и все сделаю как надо. В зажатом кулаке была длинная иголка. Острый ее конец торчал из ладони. Я открыл дверь под умывальником, и почувствовал едкий помойный запах. Внутри стояло ведро, почти доверху наполненное черной жижей. На поверхности плавали какие-то отвратительные маленькие кусочки непонятно чего. Я взял иглу из ладони, держа ее за конец со сломанным ушком, и опустил острием в помои. Погрузил ее полностью в яд, и вытащил. Посмотрел на проделанную работу, и погрузил еще дважды. Чтобы игла пропиталась ядом насквозь. Я не знал, нужно ли чтобы отрава высохла, или ее надо использовать сырой. В фильмах про индейцев говорилось только о том, что у них ядовитые стрелы. А вот как они их делают, оставалось загадкой. Решив, что правильнее будет поступить и так, и так, я отнес иглу в сарай, и спрятал в укромном месте. Она должна была высохнуть до завтрашнего дня. После этого я смочил бы ее ядом снова, и приступил бы к подготовке места преступления.

За месяц пребывания в деревне у Дениса появились свои места. В кресле около телевизора, и ему было наплевать, что обычно там сидела бабушка. Он занял мою кровать, и я переселился на печку. На кухне он облюбовал стул возле окна. В качестве места преступления я выбрал кухню. Зная, что в обеденное время он приходит с улицы, и плюхается на стул у окна, я понял, что это будет идеальное место для реализации моего плана.

Примерно за час до обеда я сходил в сарай, и принес в дом отравленную иглу. Затем еще раз, на тот случай, если вдруг яд утратил свои свойства, отравил ее, окунув в свежие помои. Потом нашел небольшое кухонное полотенце, и небрежной кучкой положил на стул у окна. В середине этой полотенечной кучки я спрятал иглу, направив ее острие точно вверх. Отошел, и посмотрел на проделанную работу. Потом понял, что могу что-то не заметить, я вышел в зал. Постоял, посмотрел в окно, и вернулся в кухню. На входе я взглянул на стул, с полотенцем. Оно было таким неприметным, словно его там и не было. Я кивнул, улыбнулся, довольный своим коварным планом, и вышел на улицу. Как только я покинул дом, мысли о предстоящем преступлении оставили мою голову. Такое ощущение, что я уже убил ненавистного брата, и ловко избежал наказания. Совесть молчала.

Мы с друзьями рылись в куче песка около дома. Нашу игру нарушил автомобиль отца Дениса, Виктора Фли. Он приехал в деревню, специально чтобы проведать своего сына. Я решил сбегать до полянки, и сообщить брату о приезде его отца.

— Денис, — начал я. — Там твой папа приехал.

— Вижу, не слепой! — огрызнулся он, и, проходя мимо, снова стукнул меня кулаком в пах.