— Нужно их найти, — сказала Тесс. — Ника и Кай. Нужно их найти прежде, чем найдет кто–нибудь другой.

— А дальше что? Провести контрабандой через границу? Ник же не визу просрочил, не сомнительными сделками с недвижимостью занимался. — Я кивнул на мешки с трупами, которые осторожно укладывали в кузов белого с бордовым пикапа. — Просто так ему это с рук не сойдет.

— Я боюсь не полиции, — ответила Тесс. — Я боюсь Фэррена.

Перед пляжным домиком стоял мотоцикл с морозильной камерой в люльке: Чатри приехал искать сестру. Услышав рев «Роял Энфилда», он появился в дверях, растерянный и оглушенный. Чатри был одет в школьную форму и держал в одной руке рюкзак, который волочился за ним по земле.

Тесс позвала его по имени. Чатри отвернулся, стараясь не расплакаться, и я впервые ясно увидел, что он еще ребенок.

— Она не возвращалась домой, — сказал мальчик.

Тесс обняла его одной рукой, и они вместе пошли между деревьями в сторону мангровых зарослей. Поравнявшись со столиками для пикника, которые остались со времен национального парка, они остановились и долго разговаривали, а потом Тесс вернулась. Одна.

— Чатри отказался ехать с нами, — объявила она. — Он хочет остаться здесь и ждать сестру.

— За него можешь не волноваться, — ответил я, хотя сам не верил в то, что говорил.

Чатри прошел между казуаринами и остановился посреди пустынного белого пляжа Май — Кхао. Он вытащил из рюкзака книгу и швырнул ее в чистую голубую воду. За первой книгой последовала вторая.

Внезапно Чатри окаменел: посреди Андаманского моря возникла гладкая мускулистая трубка. Потом появилась вторая трубка, а потом еще и еще. Вскоре головы слонов прорвали поверхность воды, и животные начали свой торжественный выход на берег.

Мальчик так и застыл с новенькой тетрадкой в руке и во все глаза смотрел, как поднимаются из моря исполинские звери. Их огромные головы кивали, словно подтверждая, что это не сон, а веки с похожими на паутину ресницами смаргивали потоки воды, бегущей по древним мордам в бездонные пасти. Вода летела брызгами с ушей, текла по серым шкурам, капала с тел махаутов, которые сидели на спинах гигантов, держа в руках сверкающие на солнце серебристые крюки.

Но мы смотрели прямо сквозь погонщиков и не замечали ничего, кроме слонов, выходящих из моря.

А потом мы отвернулись и зашагали обратно к мотоциклу, и больше я ничего не видел.

Я шел по дому вслед за девушкой.

Это был традиционный дом в южном стиле, рассчитанный и на жару, и на дождь. Фасад выходил на реку, высокая двускатная крыша, которая по–тайски называется панья, нависала над парадным крыльцом. Внутри было просторно и прохладно. Босые ноги девушки ступали по полу совершенно беззвучно.

— Прошу вас, — сказала она, улыбаясь и отводя взгляд.

Она отличалась от большинства тайских женщин. У всех таек, которых я знал, от Кай до госпожи Ботен, взгляд был ясный и уверенный. Они смотрели собеседнику прямо в глаза, как будто им нечего стыдиться. Эта же девушка держалась смущенно, и вряд ли только потому, что я пришел сюда без приглашения.

Детей в доме не было. Повсюду царила тишина, на полу не валялось никакого хлама, а немногочисленная мебель — массивный журнальный столик на изогнутых ножках, плетеный диван, обитый красным шелком, старинные деревянные статуэтки незнакомых мне богов — стояла ровно, как на выставке. Раздвижные стены сейчас держали открытыми, чтобы в комнаты проникла утренняя прохлада.

Мы нашли Джеймса Майлза на веранде с видом на сад. Завернувшись в белый хлопчатобумажный халат, он сидел за маленьким столиком, накрытым на двоих, и читал утренний выпуск «Таймс», вернее, присланную по факсу копию. Я впервые видел его без обычной зеленой бейсболки, которая лежала тут же, рядом с худой серой кошкой. Майлз оказался совершенно лысым.

— Ваш друг, — объявила девушка, улыбаясь в пространство.

Я поблагодарил ее за любезность и вдруг понял, что в ней не так. На шее у девушки было адамово яблоко.

— Том, — произнес Джеймс Майлз, слишком хорошо воспитанный, чтобы проявить удивление или неудовольствие.

Одним плавным движением он поднялся на ноги, пожал мне руку и надел бейсболку с драконьим гребнем, потом поправил халат, и я с удивлением заметил, что для своего возраста он прекрасно сохранился. Если когда–то Майлз и пил в Бангкоке запоями, по нему этого было не видно. Он пересадил серую кошку на другое место, и та недовольно пискнула.

Майлз потягивал тот же имбирный напиток, что массажистки с Най — Янга. Предложил и мне. Вообще Майлз безупречно играл роль радушного хозяина: можно подумать, он меня ждал.

— Красивый дом, — заметил я.

— Спасибо. Мы живем здесь уже несколько лет.

Он замолчал, словно раздумывая, стоит ли назвать мне имя девушки с адамовым яблоком. Наконец решил, что не стоит, и добавил:

— Мы здесь очень счастливы.

Он вздохнул и обвел глазами сад. Сад был необычный: ничто в нем не росло в почве — только в горшках. На выложенной плиткой и окруженной высокой стеной площадке стояли терракотовые кашпо с фиолетовыми цветами и краснолистыми растениями, а рядом — огромные кувшины с нарисованными драконами — онг мангкорн, как называют их тайцы, — в которых росло все, от чего–то похожего на водяные лилии до карликовых деревьев с шипастыми стволами.

— Мой сосед господин Ботен говорит, что любовь тайцев к таким садам связана с философией буддизма, — начал я, потягивая имбирный напиток. — Растения, посаженные в почву, кажутся чем–то постоянным. Растения в горшках напоминают нам, что в конце концов все проходит.

— Ваш сосед прав, — улыбнулся Майлз. — Хотя у этой любви есть и практическая сторона: при переезде растение в горшке можно забрать с собой.

Тема эта его явно захватила.

— И еще все тайцы одержимы чистотой и порядком. У них даже есть специальное понятие — риаб–рой.

Майлз отпил из стакана, не глядя на меня, и на секунду маска соскользнула с его лица.

— Вы понимаете, что не должны были сюда приходить, не так ли?

— Я не знал, куда еще мне идти, — искренне ответил я.

Майлз покачал головой:

— Я ничем не могу вам помочь. У вашего друга крупные неприятности — сами знаете.

— Я пришел, потому что меня попросила Тесс, моя жена. Знаю, обо мне вы не слишком высокого мнения, и я вас не виню. Но ее вы, кажется, уважаете.

Какое–то время он молчал. Издалека до нас долетало жужжание маленьких мотоциклов и скутеров — обычный на острове звук. Наконец Майлз потянул за краешек своей бейсболки и покачал головой с видом, не допускающим возражений.

— Вам придется уйти, — объявил он вежливо, но твердо. — Я очень занят.

— Окажите мне одну услугу, — попросил я. — Пожалуйста.